Впрочем, противостояние между племенами и ливийскими милициями протекало в достаточно цивилизованных рамках по сравнению с ситуацией в Сирии, которую мы рассмотрим ниже. В Сирии шла полномасштабная гражданская война, подпитывавшаяся нарастанием неизбывного чувства религиозной ненависти, которое испытывали участники конфликта друг к другу. В Ливии же воюющие стороны играли по традиционным правилам набегов: никогда не отрезай пути к примирению, когда за него уже заплачено кровью. Только внезапное вмешательство ИГИЛ временно поставило под угрозу это равновесие, отяготив противостояние идеологической составляющей и доведя насилие и его публичное смакование до границ, за которыми невозможен компромисс. Однако в конечном итоге даже джихадистов удалось загнать в угол племенам, которые разгромили игиловцев, в том числе благодаря авиаударам Запада в 2017 году. Если не считать берберов-ибадитов, проживающих преимущественно в горах Нафуса, в Зуваре, а также в столице, где они были вполне интегрированы в общество, как бы салафиты ни обвиняли их в ереси, Ливия была суннитской страной.
Более того, нашлась структура, доказавшая свою жизнеспособность, вопреки всему: «Национальная нефтяная корпорация» (ННК). На ее счета по-прежнему поступали все отчисления от импортеров нефти. Затем ННК распределяла эти средства исходя из соотношения сил между племенами, а также между временными альянсами с учетом их бесконечных рокировок. Несмотря на выраженную «аномию» – а президент Макрон именно этим социологическим термином охарактеризовал состояние ливийского общества в выступлении перед тунисскими парламентариями 1 февраля 2018 года, – препятствия к примирению были скорее экономического, а не структурного характера, хотя их сохранению и способствовало соперничество между блоками Турции – Катара и Египта – ОАЭ в борьбе за роль лидера суннитов в регионе. К этому и сводились посреднические действия ООН, которые продолжались и в 2018 году, несмотря на все изъяны мирного процесса, за которым она начала наблюдать в декабре 2015 года в Схирате. Эти усилия получили мощную поддержку со стороны международного сообщества, которое за неимением возможности искупить свою вину до сих пор расплачивается за последствия военной интервенции европейцев и американцев, способствовавшей устранению Каддафи в 2011 году и тем самым проложившей путь хаосу.
Эти проблемы призвана была решать конференция, организованная 29 мая 2018 года в Париже Эмманюэлем Макроном. За столом переговоров вновь, спустя почти год после их первой встречи 25 июля 2017 года, оказались глава Правительства национального согласия (ПНС) Фаиз Саррадж и маршал Хафтар. В числе участников были также Акила Салех Иса аль Убейди, спикер Палаты представителей Ливии, сформированной в 2014 году и тогда же перебазировавшейся в Тобрук и представлявший интересы «Братьев-мусульман» Халед аль-Мишри, председатель Высшего государственного совета, заседающего в Триполи. Цель данной встречи заключалась в том, чтобы максимально широкий спектр политических сил Ливии осознал свою ответственность за страну. Это было тем более актуально, что именно в этот момент популисты одержали победу на парламентских выборах в Италии на волне миграционного кризиса, порожденного ситуацией в Ливии. (Одним из первых шагов правительства Конте, сформированного по итогам выборов, стало решение министра внутренних дел Сальвини о закрытии итальянских портов для судов с мигрантами из Ливии на борту.)
Для Европы сохранение статус-кво в Ливии было уже неприемлемым, хотя бы из-за политических последствий для электората стран-членов ЕС, выражавшихся в его неуклонном поправении. По итогам саммита, состоявшегося при участии представителей двадцати государств и шести международных организаций, было принято решение о проведении парламентских и президентских выборов 10 декабря 2018 года. Предполагалось, что данная инициатива послужит восстановлению доверия между основными участниками мирного процесса, начиная с местного уровня. Тем временем силы маршала Хафтара шли на очередной штурм оплота джихадистов в городе Дерна, а в Феццане нарастал градус противостояния между группировками, стремившимися отхватить кусок пожирнее в столь выгодном бизнесе, каким оказалась торговля людьми на африканском континенте. На протяжении всего 2019 года войска маршала Хафтара, при финансовой поддержке Абу-Даби и Саудовской Аравии, и при содействии Египта, продвигались в направлении Триполи. Город был осажден, однако затем тиски осады были разжаты. Хафтаровцы сдали завоеванные позиции под давлением тех, кто опасался, что маршал установит собственный авторитарный режим в духе Каддафи, взяв за образец для подражания равного ему по званию и близкому по духу маршала ас-Сиси, который железной рукой правил Египтом. Базировавшейся в Бенгази армии противостояла триполитанская коалиция, в которой наибольшее влияние имеют «Братья-мусульмане», поддерживаемые Катаром и Турцией. Таким образом, раздробленная Ливия по-прежнему оставалась полем битвы нефтяных монархий Аравийского полуострова, воюющих чужими руками за гегемонию во всем суннитском мире.
Заключение: демократия, сдерживание или хаос
Три восстания произошли в восточной части Северной Африки в 2010–2011 годах. Они подготовили почву для свержения тунисского, египетского и ливийского диктаторов, но затем пошли разными путями в силу особенностей общественного устройства и национальной специфики каждой страны. Лишь Тунису удалось приступить к демократическим преобразованиям. Но рассматривать «тунисскую весну» как пример для всего региона нужно крайне осторожно, предварительно ответив на вопрос: а не идет ли речь о «неповторимом тунисском сценарии»? Не обусловлен ли он наличием сильного среднего класса, этого продукта процесса модернизации, начатого в XIX веке, с его арабо-французским билингвизмом и европейско-мусульманским бикультурализмом? Не это ли позволило Тунису создать институты, не поддающиеся копированию в других странах, как это следует из выводов профессора Сафвана Масри, назвавшего Тунис «арабской аномалией»?
Как бы то ни было, Европа жизненно заинтересована в поддержании демократических процессов Туниса путем содействия его дальнейшей интеграции в экономически благополучную зону северо-западного Средиземноморья. Эта интеграция станет ключом к укреплению полюса стабильности, поскольку джихадистская угроза по-прежнему актуальна, о чем нам ежедневно напоминает Синай, несмотря на потерю ИГИЛ своих сирийско-иракских владений в 2017 году и ликвидацию аль-Багдади в 2019 году. В третьей части этой книги будет показано, как усвоение положительного опыта, в том числе в сфере образования молодежи, из которой вырастет завтрашний средний класс, могло бы содействовать привитию подобных ценностей во всем регионе.
На берегах Нила, напротив, свою жизнестойкость доказал режим военной диктатуры, несмотря на вызов, брошенный военным такой же замкнутой организацией иерархического типа, каковой являлись «Братья-мусульмане». Утопия площади Тахрир не смогла трансформироваться в демократический процесс, способный подмять под себя сосуществовавшие в Египте структуры армии и «Братства». Нищающее население, ежегодный прирост которого значительно опережал темпы экономического развития, не могло оформиться как суверенный народ в смысле греческого демоса. Вынужденное изо дня в день бороться за выживание население оставалось толпой (охлосом), над которой довлели два авторитета: военных, державших ее в узде в этом мире, и салафитов, суливших ей надежду на райские кущи в мире ином в обмен на подчинение религиозным нормам в их самом буквальном толковании. Этот порочный круг невозможно было разорвать только потому, что Египет финансировался арабскими нефтяными монархиями, выделявшими средства на то, чтобы перетянуть этого демографического гиганта на свою сторону в борьбе за гегемонию в регионе, которую они вели между собой. Это краткосрочное решение долгосрочной проблемы ставило страну в зависимость от крайне неустойчивой конъюнктуры, опасность которой стала еще более очевидной на фоне снижения цен на нефть, обусловленного сланцевой революцией в США.
