События в Тунисе, а затем в Каире, транслировавшиеся «аль-Джазирой», нашли наиболее сильный отклик именно в этой среде недавних выпускников, тщетно возлагавших надежды на свои дипломы. Они приветствовали падение Бен Али шествием по улицам Саны 3 февраля 2011 года. Однако именно новость об отставке Мубарака 11 февраля привела к первой масштабной демонстрации в пятницу 18 февраля, когда опустели мечети. В следующую пятницу демонстрации прокатились уже по всей стране. Египет, в отличие от далекого Туниса, давно служил для Йемена важным ориентиром: сюда в 1962 и 1967 годах Насер отправлял экспедиционный корпус в поддержку офицерам-республиканцам, боровшимся с монархистами, за которыми стояла Саудовская Аравия. Помимо этого, значительная часть йеменской элиты успела получить образование в египетских учебных заведениях, когда они еще славились на весь арабский мир.
Но теперь в Сане был собственный университет. И стоял он на площади, на которой разыгрывалась местная версия каирского Тахрира. Демонстранты, надеявшиеся добиться в течение пары-тройки недель по каирскому же сценарию, отставки президента, назвали свой майдан Площадью перемен («Площадь Тагйир»). Свой Тахрир в столице уже имелся – кольцевой перекресток, который так официально и назывался, но его уже успели занять сторонники Салеха. Отсюда они обратились с призывом к своим соплеменникам спуститься с гор и разбить палаточный городок в поддержку президента. Впрочем, этот революционный импульс с самого начала не укладывался в национальный контекст, поскольку здесь не было «народа», который, как предполагалось, должен был «хотеть падения режима». Вместо него наличествовал винегрет из этнических и региональных группировок, каждая из которых могла мобилизовать ополчение, исходя из постоянно меняющегося состава противоборствующих коалиций. И, в отличие от Туниса и Египта, армейская верхушка была не в состоянии сместить президента: в распоряжении Али Салеха находилось множество племен, огневой мощи которых регулярная армия ничего не могла противопоставить.
Племенная мозаика как эрзац-демократия
В «оккупировавшей» площадь Перемен перед университетом толпе студенты, легко узнаваемые по «современной» одежде (шорты и рубашки с короткими рукавами), составляли чуть менее половины собравшихся. К ним присоединились представители племен в традиционных белых юбках и с традиционным же джентльменским набором: джамбийя (кривой кинжал в коричневых кожаных ножнах) за поясом, автомат Калашникова на плече. (Говорят, что на каждого йеменца приходятся три единицы огнестрельного оружия.) Замечены были и активисты одной шиитской секты с севера страны, размахивавшие красно-зелеными плакатами с надписями: «Аллах велик! Смерть Америке! Смерть Израилю! Проклятие иудеям! Победа за исламом!» Это были противники Али Салеха, с которыми он воевал шесть раз, но так и не смог одолеть.
Этим «Помощникам Аллаха» («Ансар Аллах»), названным «хуситами» по фамилии их лидеров, суждено было сыграть очень важную роль в эскалации межконфессионального противостояния в ходе восстания. В отличие от восемнадцати каирских дней, демонстрации в Сане, казалось, будут продолжаться вечно. Племена спускались с гор к столице со своими шатрами и могли оставаться столько, сколько сочтут нужным для достижения своих целей. Это была давняя арабская традиция, прочно устоявшаяся уже в XIV веке, когда о ней впервые упомянул арабский мыслитель Ибн Хальдун.
Когда я проезжал по Сане в январе 2012 года, спустя почти год после того, как началось стояние на площади Перемен, она успела превратиться в обустроенный лагерь с местами для ночлега и питания и площадками для политических дискуссий. На одной из них мне предложили выступить на арабском языке. Аудитории, которой заграничные поездки были не по средствам, не терпелось познакомиться со свидетельствами очевидца «арабской весны». Они жаждали услышать о событиях в Каире и в меньшей степени в Тунисе, на которые были устремлены все их надежды, но не о Ливии, где я также побывал. Хотя племенная структура Ливии напоминала их собственную, тех йеменцев, с которыми я общался, отталкивал царивший там хаос.
Верные сторонники президента и его непримиримые противники, таким образом, поделили между собой Сану, окопались на занятых позициях и периодически постреливали друг в друга из минометов, не стремясь при этом к полному уничтожению противника. Стороны свято блюли обычаи племенной войны, перемежавшейся тайными сборищами, на которых вопросы войны и мира решали во всех смыслах под катом. Шейх Садык аль-Ахмар, бывший союзник, а теперь заклятый враг Али Салеха, пригласил меня в свой дворец, наполовину разрушенный ракетами. Но принимали меня со всей помпой, которая приличествовала знатному представителю племенной конфедерации Хашид. Церемонно пережевывая кат, аль-Ахмар излагал мне и внимающим ему павлинам свое видение будущего коалиции оппозиционных сил, главным столпом которой он и являлся.
Коалиция, получившая название «Ликаа Муштарак» («Совместная встреча»), представляла собой настоящую гремучую смесь, объединившую столь разнородные силы, как «Братья-мусульмане», представленные партией «аль-Ислах» («Объединение за реформы»), которую также возглавлял шейх, светское «Южное движение» («аль-Хирак аль-джануби»), требовавшее автономии или даже независимости для Адена и прилегающей к нему территории Южного Йемена, и, наконец, крупные племена, лидеры которых порвали с Али Салехом. Все они увидели в студенческих волнениях удачную возможность либо ослабить позиции президента и выбить из него для себя побольше теплых местечек, либо заменить его кем-нибудь более сговорчивым. Президент со своей стороны возглавлял Всеобщий народный конгресс Йемена (ВНК). И, хотя часть его окружения переметнулась в стан оппозиции, он все еще мог рассчитывать на прикормленные и в силу этого испытывающие к нему особую признательность элитные войска, авиацию и разведслужбы.
Эти два блока, боровшиеся за власть, пытались контролировать и направлять ход событий на площади, но оставались на их периферии. Что касается студентов, среднего класса и городской бедноты, затеявшей эту заваруху, то они за неимением оружия не могли серьезным образом влиять на будущее страны. Две политико-религиозные экстремистские силы, хуситы и джихадисты, извлекали наибольшую выгоду из «йеменской весны», нарушая традиционное равновесие сил. И, оседлав волну протеста, они своего добились. Эскалация конфликта с последующим перерастанием его в гражданскую войну постепенно превратила и хуситов, и джихадистов в главных выгодоприобретателей от хаоса, ставшего проявлением конфессиональных противоречий, раздиравших Ближний Восток.
Йемен не только раздроблен по территориально-племенному принципу, но и разделен географически между северными горами и южными и прибрежными равнинами. Как и в других частях арабского мира, горы давали убежище ересям и позволяли выживать доисламским верованиям. Равнинные районы, напротив, благоприятствовали распространению ортодоксии. Этот раскол между севером и югом, более-менее совпадающий с государственными границами бывших Северного и Южного Йемена, также противопоставлял горы, окружающие Сану (расположена на высоте 2250 м над уровнем моря), где господствует зейдизм, умеренное направление шиизма, Адену и прибрежным провинциям Хадрамаут и Абьян, исчерченным караванными тропами, где главенствует шафиитский мазхаб – самая толерантная школа в суннизме.
