Олланд, находившийся под влиянием французского исламоведа Оливье Руа, в этой дискуссии отстаивал мысль о том, что дело не в «радикализации ислама», а в «исламизации радикализма». Иными словами, джихадизм воспринимался как случайное и временное явление. Впрочем, в этой принципиальной позиции изначально имелся изъян, обусловленный непониманием политической и религиозной картины современного ислама. А это, в свою очередь, связано с тем, что основные поборники этой точки зрения при всех своих ученых степенях и званиях не были по-настоящему знакомы ни с арабским языком, ни с арабской культурой. От их внимания ускользнул тот факт, что следствием войны в Сирии, трансформировавшейся в левантийский джихад, стала ожесточенная внутренняя борьба за гегемонию в исламе как на местном, так и на международном уровне. Этот конфликт, сопровождавшийся неслыханным разгулом насилия, накладывался в среде суннитов на укрепление и взаимное соперничество «Братьев-мусульман», салафитов и джихадистов. Из-за нарастания конфронтации с шиитами данный процесс привел к маргинализации «Братьев-мусульман», более склонных проявлять терпимость к этой ветви ислама, что было на руку непримиримым салафитам-джихадистам, не желавшим идти на компромисс. Но именно этот экстремизм в конечном итоге и погубил «халифат» ИГИЛ, существовавший в 2014–2017 годах, со всеми его мессианством и апокалиптичностью.
Тем не менее западные лидеры – как и их многочисленные советники – просто не хотели видеть, что стояло на кону в борьбе за лидерство в мировом исламе. Не хотели по крайней мере до тех пор, пока теракты ИГИЛ в Европе не вынудили Запад сразиться с «Исламским государством» на его территории. Они проявили не только неспособность осознать масштаб тектонических сдвигов, происходящих в мусульманском мире, но и неготовность к защите собственного населения от разгула джихадистского насилия на родной земле. Запад также невольно упрочил позиции президента Сирии, к свержению которого так стремился. Асад в 2017 году вышел из войны, только усилившись благодаря поддержке союзников в лице России и Ирана, а Запад был вынужден выкинуть белый флаг.
Восстание, по сути, с самого начала было расколото идеологической борьбой широкого спектра игроков – от демократов до джихадистов. Внутри страны демократы плясали под дудку Свободной сирийской армии, а за рубежом координировали свои действия с разнообразными эмигрантскими структурами, начиная с не слишком влиятельного Сирийского национального совета, сформированного в Стамбуле. 11 ноября 2012 года в столице Катара Дохе «Друзья Сирии» убедили различные группировки сирийской оппозиции объединиться в «Национальную коалицию». Вскоре она пала жертвой пререканий по поводу того, кто будет в ней командовать парадом: Катар и Турция, поддерживавшие внутри коалиции «Братьев-мусульман», или Саудовская Аравия и ОАЭ, враждебно к ним относившиеся.
В других странах, затронутых «арабской весной», исламистские движения различного толка обращали динамику восстаний на пользу себе. Эта тенденция проявилась и в Сирии, где чаша весов с 2012 года стала склоняться в пользу вооруженных группировок салафитов и джихадистов, чьи позиции укрепились благодаря щедрому финансированию богатыми единомышленниками с Аравийского полуострова и эффекту от суннитского восстания в соседнем Ираке, вдохновлявшегося аз-Заркауи. В то же время нарастала неприязнь тех, кто воевал на земле, по отношению к эмигрантской оппозиции, естественная, когда одни ежедневно рискуют жизнью, пока другие неспешно ведут переговоры в тиши салонов пятизвездочных отелей. Наконец, помощь зарубежных стран также играла свою роль в эволюции восстания: годовой суммарный объем государственного и частного финансирования, поступавшего с Аравийского полуострова, по оценке большинства наблюдателей, превышал один миллиард долларов. С одной стороны, часть иностранных спонсоров выделяла средства группировкам, более или менее следовавшим в фарватере «Братьев-мусульман», вплоть до бригад, разделявших идеологию «аль-Каиды». Им, прежде всего, перепадало от щедрот Катара и их привилегированного статуса на телеканале «аль-Джазира».
С другой стороны, откровенно салафитские группировки рассматривались как бастион на пути шиитской экспансии в Леванте. Выделявшиеся им гигантские средства на фоне безденежья в Свободной сирийской армии привели к тому, что начиная с 2012 года самые опытные бойцы ССА начали переходить в стан салафитов, которые и платили больше, и вооружали лучше. Наконец, включение в боевые действия соединений из шиитского Ирана, Ирака, Афганистана и Пакистана и, в особенности, – начиная с 2013 года – ливанской «Хизбаллы» еще более радикализовало конфессиональную составляющую конфликта, чем в итоге сполна воспользовался Дамаск.
Битва за Хомс продолжалась с осени 2011 года до весны 2012 года и закончилась тем, что правительственные войска отбили у повстанцев главный очаг сопротивления – квартал Баба-Амр. Эта битва заложила тот алгоритм, по которому станет развиваться следующие пять лет гражданская война. Третий по величине город Сирии представлял собой транспортный узел на дороге, связывающей Дамаск и алавитское побережье – средоточие власти семьи Асада и ее изначальную базу поддержки. Город, известный в античности как Эмеса, находившийся на пересечении стратегически важных направлений, также контролировал ось север – юг между Дамасском и Алеппо. Жители его были преимущественно суннитами, но в пригородах имелись крупные алавитские общины. Близость к Ливану, приграничный район которого Аккар населяли сунниты, на начальном этапе восстания превратила Хомс в один из главных каналов пополнения запасов оружия. Оно поступало сюда в основном из Центральной Европы и Балкан, из закромов стран – бывших участниц ОВД. Главная группировка повстанцев, батальон «Катаиб аль-Фарук», названный так в честь халифа Умара, которого воспевают сунниты и проклинают шииты (как мы уже видели выше, в Бахрейне), был укомплектован офицерами-перебежчиками.
В первых видео этой группировки сообщалось о том, что она подняла демократическое восстание против диктаторского режима. Это же следует из репортажей лауреата Гонкуровской премии 2006 года Джонатана Литтелла, вошедших в его дневник (опубликован на русском языке под названием «Хомские тетради. Записки о сирийской войне». М., 2013). Литтелл жил в одном из мятежных кварталов во время битвы за Хомс. Впрочем, со временем и тональность его репортажей с линии фронта, и настроения инсургентов (чьи бороды становились все длиннее) приобретают все более явную салафитскую окраску. Здесь на разочарование в Западе, который так и не нанес долгожданные авиаудары по ливийскому сценарию, наложилась мощная финансовая поддержка, оказываемая салафитами, особенно кувейтскими.
Первые «живые бомбы» взорвались 23 декабря 2011 года возле зданий, принадлежащих силам безопасности Сирии. Ответственность за теракты взял на себя 23 января следующего года «Фронт ан-Нусра», вооруженная джихадистская группировка, созданная в октябре 2011 года Абу Мухаммедом аль-Джуляни по завершении им августовской разведмиссии в Сирии. Этими терактами «уроженец Голан» перенес иракские методы ведения войны в сирийский конфликт. Полное название его движения, «Фронт поддержки населения Леванта бойцами Леванта на полях джихада» («Джабхат ан-нусра ли-ахль аш-Шам мин муджахиди аш-Шам фи сахат аль-джихад»), уже самой цветистостью выдает свои корни – «Исламское государство Ирак» Абу Бакра аль-Багдади. В рамках расширения своего проекта на весь Левант, он оказывал свою «поддержку» восстанию в Сирии, чтобы оно превратило весь регион в «поля джихада».
