В самом широком смысле «Силы народной мобилизации» воплощали в себе реакцию нового Ирака на смертельную угрозу в лице ИГИЛ. Первым в жертву принесли премьер-министра аль-Малики, смещенного после того, как аятолла Систани 25 июля 2014 года выступил с призывом к руководству страны проявлять «дух национальной ответственности», а не преследовать собственные интересы. Аятолла винил в мосульской катастрофе коррупцию в иракской армии, с избытком вооруженной американцами, многие офицеры которой появлялись на службе только для получения жалованья.
Уходящий глава правительства, отталкивая от себя суннитское население, только провоцировал рост популярности ИГИЛ среди суннитов. Укомплектованные офицерами «Мухабарат» (службы разведки), выходцами из партии Баас, получившими образование при Саддаме Хусейне, соединения Исламского Государства были способны проводить молниеносные операции с сочетанием методов партизанской и обычной войны. Эта способность позволила им нанести тяжелое поражение регулярным войскам, расквартированным в Мосуле, несмотря на десятикратное преимущество тех в живой силе. В результате все новейшие модели американского вооружения оказались в руках джихадистов. 11 августа 2014 года еще один шиитский политик, также выходец из исламистской партии «Дава», Хайдер аль-Абади стал премьер-министром. Он впоследствии стяжал себе лавры отвоеванием в июле 2017 года Мосула и ликвидацией главных бастионов ИГИЛ.
Но и этот процесс, основанный на патриотическом подъеме, инициированном фетвой от 13 июня 2014 года, создавал новую национальную самобытность, настоянную на унижении суннитов. После падения «халифата» в июле 2017 года улицы Багдада были усеяны фотографиями молодых бойцов (по преимуществу шиитов), павших на фронте войны с ИГИЛ. Иногда они перемежались портретами Высшего руководителя Ирана Хаменеи или аятоллы Систани. Ничего подобного не наблюдалось в суннитском Мосуле во время нашего пребывания там в конце апреля 2018 года. Этот неоднозначный мартиролог, включавший и казненных в Кэмп Шпайхер кадетов, в память о которых выпустили почтовую марку, создавал новую легитимность политического дискурса после военного разгрома ИГИЛ.
С началом в мае 2018 года кампании по выборам в парламент образы мучеников были заклеены гигантскими плакатами семи тысяч кандидатов на хлебное место одного из 329 депутатов Совета представителей. «Вместо фотографий героев фотографии воров», – разочарованно констатировали местные острословы. Цель кампании в любом случае заключалась в том, чтобы построить на самопожертвовании тех, кто погиб в борьбе с ИГИЛ, жизнеспособную политическую систему, путем отображения в парламенте всего спектра «Сил народной мобилизации».
На деле же эти «Силы», если брать их в самом узком смысле, предоставили группировкам, наиболее расположенным к Тегерану, возможность продвигать своих ставленников, используя на выборах как политический капитал участие в боевых действиях, и меряться силами с оппонентами, более близкими Вашингтону. Ирак в это время представлял собой парадоксальное явление: на фоне обострения американо-иранского противостояния, достигшего апогея при Трампе, здесь, по сути, сотрудничали два врага, каждый из которых прилагал значительные усилия для придания импульса развития шиитской общине. Как писала Лулува ар-Рашид, одна из ведущих специалисток по этой стране в статье «Ирак после Исламского Государства» («Notes de l'IFRI», июль 2017), «две иностранные державы, конкурирующие на иракской территории, похоже, более-менее договорились о дуополии […], распределив между собой задачи обеспечения безопасности и зоны влияния». Так, Соединенные Штаты создавали, вооружали и обучали с момента вторжения в Ирак 2003 году Силы специальных операций при национальной Антитеррористической службе. В ходе контрнаступления на ИГИЛ, начавшегося летом 2014 года, они насчитывали около десяти тысяч опытных бойцов. Эти силы, напрямую подчинявшиеся премьер-министру, обеспечили победу в большинстве решающих битв, приведших к окончательному разгрому джихадистов в 2017 году.
По сути, эти соединения стали настоящим воплощением патриотически настроенной национальной армии. В свою очередь, милиции, собранные под зонтиком Сил народной мобилизации, были в десять раз многочисленнее. Находясь в формальном подчинении у премьер-министра, они фактически выполняли приказы многочисленных полевых командиров, представлявших противостоявшие друг другу и постоянно обновлявшиеся группировки шиитской политико-религиозной палитры. В границах этой палитры группировки варьировали от тех, что в наибольшей степени ориентировались на Иран, до тех, что равнялись на американцев. Отличались они и по составу: от обездоленных молодых людей, которым не терпелось получить боевое крещение, до уже оформившихся милиций, спаянных общей идеологией и прошедших общевойсковую подготовку. Наконец, они ориентировались на старейшую шиитскую исламистскую организацию партию «Дава», а также на семьи Великих аятолл и «марджааты», высшие религиозные советы уммы, управляемой из Эн-Наджафа аятоллой Али Систани. Проблема, поставленная парламентскими выборами мая 2018 года, заключалась в том, чтобы разрешить конфликт этих тенденций. Их различные представители были кандидатами от противоборствующих сторон, и создание коалиции большинства, которая по завершении выборов будет править государством, отныне вновь находящимся на линии фронта, пролегшей между Ираном и США, станет их главной задачей.
C 2005 года партия «Дава» дала Ираку трех премьер-министров – Ибрахима аль-Джафари (2005–2006), Нури аль-Малики (2006–2014) и Хайдера аль-Абади (2014–2018), – став настоящей кузницей кадров для современного руководства страны. Партия была основана в конце 1950-х годов по инициативе аятоллы Мухаммеда Бакира ас-Садра в качестве противовеса процессу секуляризации, охватившему общество в это десятилетие, а главное, мощному коммунистическому движению. «Дава» черпала руководящие кадры преимущественно среди потомков улемов, а рядовой состав пополнялся из числа сочувствующих в бедных пригородах, где селились выходцы с аграрного юга, привлеченные вожделенной нефтяной манной. Испытывавшая сильное влияние учения «Братьев-мусульман», «Дава» позиционировала себя тогда в качестве общеисламистской партии, не выражавшей особых симпатий шиитам. Предпочтение отдавалось борьбе со светской формой правления и социализмом. В ее рядах насчитывалось не только множество технократов – выходцев из набожного среднего класса, но и духовных лиц. С приходом к власти партии Баас гонения на «Даву» усилились, многие ее видные деятели были казнены. Это вынудило партию уйти в подполье, как это сделали при Насере египетские «Братья-мусульмане». Когда «Дава» выступила в поддержку имама Хомейни, ее начали преследовать еще более ожесточенно.
9 апреля 1980 года Бакир ас-Садр был ликвидирован правящим режимом, а остальные лидеры бежали в Тегеран. В ходе восьмилетнего военного конфликта, развязанного в сентябре того же года Саддамом Хусейном против Ирана, Исламская республика организовала, опираясь на эмигрантов и военнопленных, Верховный Совет исламской революции в Ираке. Возглавил Совет представитель еще одного влиятельного семейства аятолл Мухаммед Бакир аль-Хаким. Подпавшая под «железную пяту» «Дава» начала менять ориентацию, что привело к постепенному отмежеванию от соседей. Руководящий состав партии потихоньку перебрался в Дамаск, а к концу десятилетия – в Лондон и Вашингтон.
