Он вошел. Его взорам» Представился просторный двор, окруженный колоннадами с алтарем Зевса Ограды посередине. Дальше новая сень, новая дверь – и за ней довольно большая мужская хорома, тоже окруженная колоннадой, с очагом у одной из задних колонн. Здесь он застал женихов – много их было, почти вся знатная молодежь острова, не считая многих других. Евмей указал ему Антиноя, главного насильника между ними, пытавшегося даже из засады убить Телемаха на его обратном пути; затем хитрого Евримаха, дерзкого Ктесиппа, затем Амфи-нома… его Одиссей с горечью увидел в этом обществе; отец у него был хороший, да и сам он нравом был ласков и не склонен к насилию; но он попал в дурное общество, и это было его гибелью. И еще многих, многих других увидел он – прекрасную рать, если бы она посвятила себя войне, или охоте, или полевым работам вместо того, чтобы в безделье и играх истощать средства своего царя…
Желая познать их в точности, Одиссей, прикинувшись бездомным бродягой, принялся им прислуживать – И действительно никто ничего не заподозрил. Они охотно издевались над ним, бросая в него то скамейкой, то другими предметами; Ан-тиной стравил его с другим бродягой, дерзким Иром, чтобы вместе с прочими натешиться их единоборством и поражением хвастуна: Одиссей все выносил в ожидании уже недалекого часа расплаты.
Так прошел день; с наступлением темноты женихи разошлись. Одиссей с Телемахом остались одни. Юноша рассказал отцу, каких трудов ему стоило снарядить корабль для поисков: итакийский народ подчинился своей знатной молодежи, то есть женихам, и лишь благодаря заступничеству старого Ментора, друга его отца, ему удалось получить и корабль и товарищей, и тот же Ментор ему самоотверженно сопутствовал в пути к Нестору. «Да, – продолжал он, – я думал, что это действительно был твой друг Ментор. Но нет; он оставался в Итаке, а в его образе сама дочь Громовержца Паллада охраняла меня! Она явилась, уходя от нас, во дворце Нестора, и старый царь почтил жертвой ее благословенное появление. Поэтому теперь нам бояться нечего: при такой заступнице никакой враг не страшен».
С радостью и благоговением внял Одиссей этому рассказу; все же он счел нужным принять некоторые меры благоразумия. В мужской хороме у очага стояло его оружие, особенно копья; их он решил перенести в более внутренние покои. А когда эта работа была окончена, его старая няня Евриклея пришла сказать ему, неузнанному скитальцу, что царица Пенелопа желает видеть его.
Это было новое испытание – Пенелопа, его любимая жена, которой он не видал двадцать лет! И ему нельзя будет открыться ей, обнять ее – он должен будет притворяться перед ней до часа расплаты, чтобы она своей радостью не выдала его раньше времени! Все же он последовал за старушкой в женскую хорому. Пенелопа, разумеется, хотела его расспросить о своем муже; не желая же ни выдать ей преждевременно всю истину, ни оставить ее без утешения, он сочинил для нее историю о своем знакомстве с Одиссеем – и радовался в душе ее любви и верности. Да, ради такой жены можно было пожертвовать блаженством на острове Калипсо! Утешенная обратилась к старушке: «Умой ноги товарищу твоего господина!» Евриклея принесла миску с теплой водой, принялась мыть его ногу – и нащупала знакомый ей рубец от раны, которую он еще отроком получил на охоте у своего деда Автолика. Нога выпала из ее рук: «Ты – Одиссей?» К счастью, Пенелопа, погруженная в радостное раздумье, не заметила ее открытия; Одиссей быстро зажал ей рот: «Да, матушка, но сдержись, не выдавай меня, иначе ты погубишь все дело!»
Следующий день был днем развязки: Пенелопе по уговору предстояло объявить женихам, кому она отдает свою руку. Они сошлись все; Телемах, Одиссей, а также Евмей с верным волопасом Филетием; Пенелопа к ним спустилась, неся в руке старый лук своего мужа, за ней прислужницы несли ящик с железными секирами. По желанию матери Телемах выбрал двенадцать двулезвийных секир и воткнул их ручками в землю, все в один ряд. А так как в каждой оба лезвия, выгнутые полукругом, верхними концами почти сходились, то смотрящий через весь ряд поверх конца ручки имел перед собою двенадцать круглых отверстий.
Тогда Пенелопа объявила женихам: «Так как вы заставляете меня выйти за одного из вас, то вот вам мое условие. Кто натянет вот этот лук моего, конечно, погибшего мужа и пустит стрелу через все двенадцать секир, за тем я и последую, как его жена».
Пришлось согласиться. По распоряжению Антиноя порядок должен был быть тот же, как и тот, в котором виночерпий им наливал вино за обедом; при этом порядке Евримаху и ему пришлось бы быть последними. Первый попытавшийся натянуть лук никакого успеха не имел. Видя это, Антиной приказал принести сала, чтобы смягчить старый и жесткий лук. Тем временем Одиссей вызвал Евмея и Филетия из хоромы во двор; решив теперь же приступить к делу мести, он им открылся. Слезами радости приветствовали оба своего господина и близость восстановления пошатнувшегося дома; теперь они готовы были умереть за него.
Пока Одиссей вел разговор с обоими верными рабами, лук переходил от одного жениха к другому: никто не оказался в силах его натянуть. Когда Одиссей вернулся в хорому, Евримах как раз пытал счастия; но и ему не повезло. Антиной предвидел, что и с ним будет то же самое; не желая осрамиться перед невестой, он сказал товарищам: «Покровитель стрельбы – Аполлон; а сегодня как раз его праздник в Итаке. Нельзя поэтому сегодня упражняться в стрельбе. Подкрепим себя вином, а завтра, принеся Аполлону жертву, возобновим попытку».
Все одобрили его мысль; и уже явился виночерпий, чтобы налить ему первому кубок вина, как вдруг Одиссей, точно шутя, заявил: «А что, если я сам попытаюсь натянуть лук?» Разгневались женихи: «Ты с ума сошел, нищий бродяга? Сиди спокойно и пей, если не хочешь нажить горя!» Но Пенелопа вступилась за своего гостя: «Что же за беда? Уж не боитесь ли вы, что этот нищий в случае удачи пожелает жениться на мне? Пусть попытает свои силы; удастся ему – я подарю ему хитон и плащ и отправлю его, куда он пожелает сам». – «Уж это ты мне предоставь, матушка, – сказал Телемах, чувствуя, что развязка приближается, – а сама вернись к себе и займись своим женским делом». Пенелопа улыбнулась: ей было приятно, что ее молодой сын выступает хозяином в доме своего отца. Она ушла к себе, но женским делом ей заняться не пришлось: Паллада навеяла на нее чудесный сон, чтобы она ничего не слышала из того, что должно было произойти.
Повинуясь господам, Евмей взял лук и стрелы и подал их Одиссею; несмотря на негодование женихов, Одиссей взял свой старый лук, осмотрел его внимательно, не пострадал ли он от времени – нет, все было в исправности. Тетива, как это было принято, была прикреплена только к одному концу лука, у другого находился крючок, на который нужно было, предварительно согнув лук, надеть петлю другого конца тетивы; это и называлось «натянуть лук». Осмотрев основательно свое доброе оружие, Одиссей исполнил то, что никому не удавалось, – согнул лук и натянул на него тетиву; затем он взял стрелу, положил ее куда следовало, потянул тетиву к себе – стрела пролетела через все двенадцать кругов и ударилась в стену хоромы. Тогда витязь отскочил к запертой двери хоромы, стал на порог, взял другую стрелу – и прицелился в Антиноя. Тот как раз подносил к губам кубок с вином; но прежде чем он успел глотнуть, кубок выпал из его рук, а он сам без звука пал рядом с ним. И с тех пор появилась у эллинов пословица: «Да, между кубком и уст твоих краем велик промежуток!»
