– Прикажи, великий царь, половине из нас превратиться из неудачливых земледельцев в рудокопов – и работа у нас закипит. Паллада благословит наш труд, и ее сокровищница на Акрополе не будет пуста. И когда при твоих потомках заморский враг придет громить Афины и Элладу – лаврийское серебро даст им возможность построить корабли и на них отстоять отвоеванную и дарованную тобой свободу!
Фесей молитвенно поднял руку; все последовали его примеру.
– Граждане, – сказал он, – вы слышали пророческое слово? Да будет так! Счастливо Акасту! Счастливо Бесе и Лаврию! Счастливо Матери-Земле!
– Счастливо Фесею! – ответили голоса. – Счастливо Афинам! Счастливо Матери-Земле!
III. Соловьиные песни
I
В малом перистиле дворца царя Эрехфея женской челяди прибывало все больше и больше: одна другой передавала важное известие, что фракийские гости, продавшие царю груз строевого леса с Пангейских гор, получили разрешение показать и, если найдутся покупательницы, продать ткани и вышивки своих жен и дочерей. Узнала об этом и молодая няня маленького царевича, землячка продавцов, которую поэтому во дворце звали просто Фраттой.
Сердце в ней тревожно забилось; она встала и, взяв ребенка за руку, направилась к перистилю.
– Куда ты? – угрюмо окликнула ее Евринома, другая няня, ходившая за младшей сестрой царевича, Креусой. Она была старше Фратты, но и, помимо того, как гречанка, чувствовала себя неизмеримо выше ее.
– Вышивки смотреть… А ты не пойдешь?
Евринома только пожала плечами.
– Тоже нашла кого удивить – меня, ученицу покойной царицы Праксифеи. Выше ее только сама Паллада была – слава ей, градодержице! Да и ты бы лучше не ходила – и то много путаешься с этими усачами в штанах.
Фратте, в сущности, было приятно, что Евринома с ней не пошла. Все не выпуская руки ребенка, она вошла в перистиль, где торговля была в полном разгаре. Споры, шуточки, смех; ключница Никострата старалась поддержать благочиние, но порядок был уже не тот, что при покойной царице.
– Сколько тебе за эту накидку? – торговалась молодая рабыня.
– Полмины.
– Бери тридцать драхм.
– Разве если себя дашь в придачу.
Грубая шутка на ломаном греческом языке вызвала всеобщий смех. Пользуясь случаем, другой торговец шепнул вошедшей Фратте по-фракийски:
– Сегодня, к часу отпряжки быков! Поняла, Каракста?
– Поняла. А ты, Адосф, не обманешь?
– Не бойся. Только без мальчика не приходи.
– Уж, конечно, его не оставлю.
– Ну, смотри же. А теперь, красавицы, – громко продолжал он по-гречески, – я покажу вам такой товар, какого вы еще не видали. Душу заложите, а увезти домой не дадите.
Много серебряных совушек перешло в тот вечер в мошны фракийцев; перешли бы, пожалуй, и все, если бы прощальные лучи с Эгалея не возвестили торгующимся о необходимости прервать разговор.
– Завтра придете? – спросила одна, особенно ненасытная. – Придем, красавицы, придем, – отвечал усач. – Только совушек побольше приготовьте.
И они принялись укладывать в короба непроданный товар.
А там, в светлице, Евринома баюкала маленькую Креусу. Та плакала:
– Братца хочу! Где братец?
Не плачь, моя сиротка, братец придет, – и она продолжала напевать свою песенку:
Будешь царскою женой
И царицыной снохой.
Где ты ножкой ступишь – глядь,
Станут розы расцветать…
Но девочка все не хотела успокоиться, все плакала:
– Братца хочу! Где братец?
II
– Няня, здесь так страшно кругом. Все вода и вода, и ничего, кроме воды, не видно.
– Помолись Нереидам, мой родной, и страх пройдет.
– А как им надо молиться?
– Подними ручки так, как ты всегда молишься.
– Так, как я молюсь нашей заступнице, деве Палладе?
– Так, мой дорогой, только ручки к морю протяни. И говори:
«Нереиды могучие, дайте нам счастливое плавание».
– Нереиды могучие, дайте нам счастливое плавание! Няня, а где они, эти Нереиды?
– Там, дитя мое, в этих голубых волнах. Только мы их не видим.
– Нет, няня, я их вижу. Там вижу – и там – и там. Много, много Нереид. И такие красивые – совсем как ты.
– Что ты, что ты, родной, нельзя меня, смертную, сравнивать с богинями: они обидятся.
– А они разве злые?
– Нет, они только на злых гневаются, а с добрыми всегда добрые, и спасают их от бурь и утесов. И наш корабль давно бы погиб, если бы они не были добры к нам.
– Здесь, значит, все добрые? Няня смолчала. Она подумала, что если бы то, что она сказала, было правдой, то их корабль давно бы лежал на дне морском.
– И тот дядя, который тебя давеча целовал, тоже добрый?
Няня смолчала и покраснела. – Няня, а куда мы едем?
– К твоей тете, мой прекрасный.
– К какой тете?
– Ты разве не слышал о твоей тете Прокне, сестре твоего отца? И о другой твоей тете Филомеле?
Лицо мальчика приняло вдруг испуганное выражение.
– Слышал, няня. Слышал, как сестрицына няня о них говорила с Никостратой. Только она что-то нехорошее говорила, и Никострата заплакала. Няня, скажи, как это было?
– А было то, что твоя тетя Прокна вышла замуж за Терея, царя той страны, куда мы едем.
– А как он выглядел, этот Терей?
– Он выглядел, как этот дядя, который… который с нами едет.
– Он тоже был в штанах? И с такими же усами, такими длинными и смешными?
Адосф как раз проходил мимо; услышав слова ребенка, он недовольно тряхнул головой и что-то сердито пробормотал на своем языке.
– И тоже был такой сердитый? – Нет, мой милый, но ты не смейся над этим дядей: он этого не любит.
– Ты мне про тетю Прокну рассказывай. Терей ее, значит, увез туда, далеко?
– Да, увез.
– А дальше что?
– А дальше – твоя тетя Прокна жила с ним счастливо, и родился у них маленький сыночек, Итий.
– Няня, а я и не знал, что у меня есть братец. Я думал, у меня только сестрица Креуса…
Ребенку вдруг взгрустнулось:
– Хочу к сестрице!.. Где сестрица?
– Не грусти, родной, мы ведь к братцу едем. Ну вот, жила она, жила – твоя тетя, и взгрустнулось ей тоже по сестре, вот как тебе теперь. И говорит она мужу: «Милый мой муж, привези мне мою сестрицу Филомелу». И поехал Терей опять к нам в Афины, и взял с собой твою тетю Филомелу, и повез ее к себе…
