– Что же нужно? – спрашивает он счастливых товарищей. – Что же еще нужно?
– Нужна страсть, – отвечают ему, – нужна страсть выше страстей.
– Что-то дрогнуло в его сердце. Выше страстей? Кто-то когда-то ему пел про счастливую жизнь ниже страстей; это было так давно!
– Но ведь я же ее познал! – с жаром ответил юноша. – Я отомстил обидчику своего детства – страшно отомстил. Это ли не страсть выше страстей – опьянение мести?
– Для одних – да, для других – нет, мой друг. Ты, знать, не из тех. Жди, пока тебя призовет бог, если он вообще тебя призовет. Недаром ведь у нас слово говорится: много у нас тирсоносцев повсюду, но мало вакхантов.
За Оссой – Офрис; за Офрисом – Парнасе; за Парнассом – Геликон; чуда нет и нет.
Вихрем промчалась дружина исступленных через Фивы; многие тут присоединились к ней – Фивы ведь были родиной Диониса. «А куда теперь? Куда теперь?»
«На Киферон! Там нас уже ждут: наши предтечи уже созвали вакханок». – «Откуда?» – «Из Афин».
И вот они наконец – таинственные ущелия и поляны Киферона. О, это уже не то: наш юноша чувствовал – это нечто свое, родное. О сладкие звуки аттической речи! С какой силой нахлынули они на его душу!
Гудят тимпаны, звенят кимвалы, мелькают руки, мелькают липа – новые лица, но они знакомее старых. И глядят они по-другому, и улыбаются по-другому. И сам он стал другим. Нарастает восторг, нарастает. Мимо взоры, мимо улыбки! Все приветливы, но где та, что всех приветливее? Нарастает восторг, кипит божья сила; теперь, теперь не обмани, золотая надежда! Мимо руки, мимо лица! – А! Вы ли это, черные глаза, вы ли это, развевающиеся в ночном ветре черные кудри?
– Это ты, Метиона?
– Это ты, Кекроп?
В хороводы! В хороводы! Она с ним – и нет на всем Кифероне ничего, кроме нее. «В горы, в горы!» Где ты, гора? Ты ли это – там, глубоко, озаренная этими светлыми точками? Все дальше и дальше эти точки – вот и совсем исчезли. Чу, какой-то шум, сначала отдаленный, затем все ближе и ближе. Это волны морские с глухим рокотом друг о друга разбиваются. Оно под нами, это волнующееся море: видишь, как оно пенится при свете луны. Пой, Метиона! Нельзя не петь в такую ночь. Пусть наши песни сольются – наши души слились уже давно. Наши души! Но ведь они в этом теплом, душистом ночном ветерке, как в другой, всеобъемлющей душе. Ты знаешь, Метиона? Он мне давно про тебя напевал, этот теплый, душистый ветер; он мне твою душу приносил, а я этого не знал.
Наши души? Да мы не одни. Смотри, отовсюду слетаются к нам блаженные. Как бы не потерять себя в их воздушном хороводе!.. Ну что ж, хотя бы и потерять себя. Ах, Метиона! Как я ждал этого чуда! И вот оно свершилось… свершила его – страсть выше страстей. Ты знаешь, как ее зовут – знаешь, Метиона?
Потеряем себя! Пусть во всем будем мы – и в нас будет все.
IX
– Скажи, чужеземец, как зовут этот грозный город, что высится на этом холме?
– Как, гость, ты не знаешь стен Алкафоя? Благодари Аполлона, приведшего тебя сюда: перед тобой благо-законный город, славная Мегара. Вы оба будете в нем в безопасности – и ты, и твоя жена.
– Вижу, чужеземец, что и ты – мегарский гражданин. Скажи же, как зовут вашего царя?
– Наш царь – Пилас, правнук Посидона; если ты имеешь дело к нему – я его вестник и могу тебе послужить.
– Скажи же ему, что к нему обращается Кекроп, сын афинского царя Эрехфея, с женою своей Метионой. Мы были на Кифероне с вакханками и спустились, сами того не зная, в его страну.
Вестник удивленно покачал головой. Все же он исполнил просьбу странника.
Неласково принял гостей царь Пилас. Но его недоверие не устояло против очевидной искренности и правдивости рассказа юноши о своем детстве, своем похищении и своей жизни на Пангее.
– Я верю тебе, гость, – сказал он, когда тот умолк, – но положение мое затруднительно. Афинами управляет Ксуф, муж царевны Креусы. Понимаю, что твои права на афинский престол более законны, чем права пришельца; но пойми и ты, что я не желал бы испортить своих добрососедских отношений к Афинам и их царю.
Будь и впредь другом и союзником моей родины, почтенный царь. Я покорен воле бессмертных и не буду вырывать власти у моей сестры. Пусть она царствует благополучно и никогда не узнает, что ее брат еще жив, и пусть братья Метионы считают погибшей среди вакханок свою сестру. Нам же дай убежище в своей стране – какой-нибудь клочок земли на горе Геранее, откуда мы могли бы видеть и благословлять страну Паллады.
Лицо Пиласа окончательно прояснилось. Но Кекроп продолжал:
– Сыну Эрехвея непристойно просить милостыни; у меня есть чем заплатить за землю – вот он, клад с горы Пангея.
Он отвязал свою мошну – и поток восточного золота полился перед взорами Пиласа. Золотые деньги были тогда редкостью в Элладе; и как ни был справедлив мегарский царь, но и его глаза разгорелись при их виде.
– Вижу, – сказал он, – что Гермес милостив к тебе; тем дороже будешь ты нам. Желание твое будет исполнено, но не поселенцем, а гражданином должен ты жить в городе Аполлона. И да будет твой приход на счастье нам обоим!
Вскоре хутор на Геранее принял Кекропа с Метионой: началась для них живая, трудовая жизнь. Но еще некто поселился с ними. И когда они, после дневного труда, отдыхали под тенью тополя в своем нагорном саду и их взоры гуляли по холмам дорогой, запретной родины – в листве тополя раздавалась неумолчная, то жалобная, то радостная песня соловья. И задумчивое лицо Кекропа становилось еще задумчивее.
– О чем ты думаешь? – спросила его однажды Метиона.
– О том, что мы с ней знаем, – ответил он, показывая на певицу, – о моем тихом детстве в ущелье Пангея.
– И ты тоскуешь по нем?
– Нет. Я испытал блаженство жизни ниже страстей – и испытал восторги страсти над страстями. Но боги назначили нам человеческую долю – будем же покорны богам!
IV. Каменная нива
I
С новиной, с новиной пришли мы,
Новину, новину несем!
Принимай же, хозяин, гостью,
Принимай ее в отчий дом –
Иресиону,
Иресиону!
Спетая всем хором челядинцев песня отзвучала; тогда одинокий, звонкий женский голос выделился из толпы и продолжал он другому напеву:
Иресиона несет вам и хлеб, и пурпурные смоквы,
Мед она ярый несет и душистое масло Паллады,
Также и кружку вина, чтобы долго дремать ей в похмелье.
И опять смена; несколько голосов затянуло:
Счастье новое в дом прими,
Жизнь прими и здоровье!
От богини несем мы их,
От богини любимой.
И наконец полный хор челядинцев повторил начальные слова песни:
