– Встань, Идая. Мне нечего тебе прощать: напротив, я благодарен тебе, что ты тогда спасла меня от Гарпий. А теперь и вдвойне благодарен. Говорю тебе, встань.
Она встала и тотчас засуетилась. Вмиг стол был накрыт, появилась всякая снедь, хлеб, сыр, вино. Князь утолил свой голод, а от вина пришел окончательно в хорошее настроение.
– Ну, матушка, – сказал он, – голодать, я вижу, тебе не приходится. Но не чувствуешь ли ты себя очень одиноко в этой глуши?
– Ничуть, – сказала княгиня, загадочно улыбаясь. – Я вижу всех, кого хочу видеть. И тебя видела недавно и знала, что ты вблизи.
– Видела? Каким образом?
– Да все благодаря ей. О, она такая умная…
Она с лаской посмотрела на Идаю. Та подняла свои колючие глаза на князя – и он почувствовал, что от этого взора все его хорошее настроение прошло. Ему страстно захотелось домой.
– Как же ты это делаешь? – спросил он Идаю.
– В пене и брызгах водопада, – ответила та. – Он ведь низвергается в бездну, в самые недра Матери-Земли, где витают первообразы всего сущего. Надо только уметь их вызвать; мы, поляницы, многое умеем.
Князь посмотрел на нее с недоверием и страхом.
– Вижу, ты волшебница. Ну, а мне ты можешь показать то, что я захочу?
– Могу; ты только прикажи. Князь глотнул еще вина; тут только он заметил, какое оно было крепкое и душистое. Он глотнул еще и еще, пока не почувствовал приятного кружения в голове. Ему опять захотелось домой, но уже по-другому.
– Идем, скорее! К водопаду! Идая встала, взяла с полки всякого снадобья, странного с виду, и напоследок маленькую жаровню с угольями и огниво.
– Идем.
Они вышли к водопаду; княгиня Амага за ними. В другое время князь был бы очарован величавостью открывшейся перед ним картины. Отвесная скала, поросшая мхом и лишаями, увенчанная рощей высоких черных елей. Среди них пробивался широким руслом поток, падал на нижний выступ, стекал пятью струями по покатому ложу и затем, соединившись, через каменные ворота вторично падал этот раз уже в недосягаемую для взора глубину. И оттуда, в синеватом полумраке, восходила крутящаяся, сверкающая пыль брызгов и тумана, в котором разгоряченным взорам князя уже и теперь представлялся ряд то соблазнительных, то страшных образов.
Скорее, – сказал он волшебнице. – Вызови мне ее!
Ее? – спросила Идая, пристально смотря на князя своими недобрыми очами. – Кого?
Мою ненаглядную. Прости, Идая, я понимаю, что это тебе неприятно, но если ты тогда искренно повинилась передо мной…
Мне это неприятно, князь, но не по той причине, о которой ты думаешь. Я свое место знаю, и если ты мне это твердо прикажешь, то я твою волю исполню. Ты только прикажи.
Приказываю: вызови мне княгиню Клеопатру.
Идая развела в жаровне огонь, бросила в него разных трав, которые тотчас загорелись красным светом, и стала, беззвучно шевеля губами, произносить связывающие тело и душу причитания. Князь сам почувствовал, что его точно приковывало к тому месту, что он, даже при желании, не мог бы уйти. Кончив причитания, Идая подняла жаровню над бездной и опрокинула ее. Тотчас она вся озарилась красным светом.
Вначале он ничего не мог разглядеть, кроме сплошного красного тумана. Мало-помалу туман стал местами плотнеть, местами разрежаться, очертания стали определеннее, – князь узнал женскую хорому своего дворца. И в ней туманные пятна качаются, переливаются. Идая продолжала беззвучно шевелить губами. Некоторые пятна слились вместе, сплотнились, составили человеческий образ, – князь узнал свою жену.
– Клеопатра, голубушка! Взгляни на меня!
Но княгиня стояла точно в забытьи, смотря пристально перёд собой. Затем она подняла руки, точно умоляя кого-то, стоящего перед ней.
– Что это? На кого она смотрит? Там, перед ней, все еще реяли пятна красного тумана. Идая продолжала свои немые причитания. Опять пятна стали сливаться; наконец они вылились в стройный образ юноши в эллинском хитоне и с лихой всаднической хламидой через плечо.
Клеопатра бросилась ему на шею и стала судорожно его целовать.
И юноша нежно ее обнял.
Тут князь громко вскрикнул – вернее, зарычал от нестерпимой душевной боли. Идая прекратила свои причитания, картина медленно расплылась в багровом тумане, который и сам стал постепенно угасать.
– А, вот как ты коротаешь время моего отсутствия! Эллин! О да, конечно, он эллин, как и ты, а я – презренный скиф, варвар, нас вы привыкли даже людьми не считать. Теперь я понял, почему матушке с тобой невмоготу было. О, теперь я понял все! Прости меня, матушка… прости меня… Идая!..
И он расплакался как ребенок. Идая положила ему руку на плечо.
– Ты что думаешь делать, князь? Князь дико расхохотался.
– Что делать? Вспомнить, что я варвар и скиф! Да, я варвар, но я князь, и смеяться над собой вам, эллинам, не дам!
– Помни одно: в ее русых волосах есть один золотой, подаренный ей Герой при ее рождении. В этом волосе – волшебная сила. Помни это.
– Волосы… да, волосы… конечно, – бормотал князь, точно не понимая того, что ему говорила Идая.
Вблизи раздался треск, точно кто сухие ветви ломает.
– А, приятель! Вовремя пришел, – сказала волшебница. Затем, обращаясь к князю: – Это – проводник. Иди за ним, он приведет тебя туда, где ты оставил свиту и коня. Остальное – твое дело.
Князь в немом повиновении направился туда, где раздавался треск.
Идая долго смотрела ему вслед: когда он исчез, она рассмеялась.
– Спасибо, славные аргонавты! От вас, говорила бабушка, нам гибель грозит. Это мы еще увидим; пока же вы нас выручили.
– Кто? – спросила Амага.
– Не твое дело! – грубо ей ответила Идая. – Я совсем забыла, что ты еще здесь. Ну, идем домой.
VI
Княгиня Клеопатра все еще сидела в своей женской хороме, прижимая к себе и обнимая своих детей. Ее сердце было не на месте. Все еще звучал в ее ушах напев детской песенки, все еще витали перед ней глаза ее любимой богини, полные зловещих слез.
– Ах, если бы отец скорее вернулся!
Раздался топот одинокого коня.
– Он! – радостно вскрикнула она. – Но отчего же он возвращается один, без свиты? Видно, в нетерпении опередил всех, хотел поскорее обнять… своих деток.
Топот слышался все ближе и ближе. Княгиня вышла в главную хорому дворца.
Конь остановился у входа; всадник с него соскочил. Дверь широко распахнулась, и князь Финей появился у порога.
– Финей! – радостно вскрикнула Клеопатра и побежала ему навстречу. – Но что с тобой? Отчего ты такой бледный?
Финей опять зарычал, как тогда у водопада; бросившись на жену, он схватил ее за волосы, пригнул к земле; сверкнул меч – и роскошная коса беспомощно повисла на левой руке исступленного.
