Тотчас высокий свод хоромы стал опускаться все ниже и ниже; красная роспись стен потонула в белесоватых пятнах; дверь точно съежилась и превратилась в низкое оконце, заделанное жирным полотном. Финей стоял, дико озираясь кругом.
Клеопатра поднялась:
– Что это, Финей? Кто меня оклеветал перед тобой?
Эти слова вернули Финею его сознание.
– Кто оклеветал? – спросил он с диким хохотом. – Вот кто! – и он показал рукою на свои два глаза. – Но пока они видят свет солнца, Финей им больше будет верить, чем лживой эллинской ласке! Ступай!
И, схватив ее за руку, он увел ее из светлицы, не обращая внимания на плач своих детей. Вскоре затем он вернулся, бросился на стоявшую у стены постель, и сознание покинуло его.
Когда он проснулся, был тусклый осенний день. У его изголовья сидела княгиня Амага; несколько поодаль стояла у кросен Идая и ткала; ее ткацкий челнок, перебегая взад и вперед между нитями основы, уныло жужжал. Весь воздух светлицы был пропитан едким запахом, знакомым ему с детства.
– Матушка, я долго спал? Амага испытующе посмотрела на него.
– Да, мой сын, очень долго. Мы уже думали, что ты не проснешься совсем.
– Мы, говоришь ты. Кто это мы? И скажи, кто эта женщина там, у кросен? Как страшно сверкает игла ее челнока!
– Игла как игла. Но как же ты не узнал собственной жены?
– Жены? Кто моя жена?
– Идая, дочь князя Тудала; своя, не чужая. Ты, видно, все позабыл?
– Идая? Нет, не помню. Идаю помню. Только, что она моя жена, этого не помню. Но отчего ее игла так сверкает? Вся красная, точно раскаленная. И отчего с нее все время сочится кровь?
– Это у тебя в глазах мутится, мой сын. Лучше постарайся еще заснуть; проснешься, будешь совсем здоров.
– Нет, матушка, спать я теперь долго не буду. Я и то спал слишком много. И сон видел, такой чудный сон… Были у меня дети… и жена была… только не эта…
Последние слова он прибавил шепотом, боязливо озираясь на Идаю.
– И зачем она все время ткет? Так жалостно поет ее челнок, точно песню плача. И все кровь капает с иглы. Добежит до края направо – и капнет! Смотри, как нарастает лужа крови! Матушка, скажи ей, чтобы она перестала!
Идая гневно швырнула челнок, и он повис на нити утока.
Песнь прекратилась, но еще явственнее послышалось Фи-нею: кап-кап-кап.
Внезапно умолкшую песнь жалобы сменила другая, песнь гнева и кары. И раздалась она не в светлице, а над домом.
– Что это? Матушка, что это? Все громче и громче – шум, треск, звон. Особенно звон – страшный, грозный, смешанный с завыванием и ревом. Финей вскочил с постели.
– А, знаю! Матушка, это был не сон! Это она, она – Царица Вьюг!
Шум спустился; слышно было, как трещали стропила кровли, разносимые Вьюгами. Все ниже и ниже. Вот вырвало бревно потолка – широкая волна белого света сорвалась вместе с клубящимся снегом в комнату Финея.
Вьюги продолжали свое дело, вырывая бревна с потолка и стен.
– Что это? – повторил Финей, весь бледный.
– Расплата! – крикнула ему Идая со злобным смехом. – Прощай, Финей, скоро увидимся. Увидимся ли? Нет, этого не знаю; но я-то тебя увижу. Прощай!
Сказала и исчезла.
Вьюги, все в белых покровах, искали по всей площади разрушенного дворца. Песнь гнева опять сменилась песнью жалобы.
– Нет ее! Нет нашей царевны, товарки Вьюг! Бедная царица! Но в их песнь ворвался голос, точно раскат грома:
– Финей, Финей! Где мои внуки? Финей поднял свои испуганные глаза. За снежной завесой он разглядел на колеснице рядом с Царицей Вьюг грозный образ ее супруга, Горного Царя.
– Финей, Финей! Где твои сыновья, мои внуки?
Финей потупил глаза.
– Ты, презренный отец, отдал их во власть злейшей из Гарпий, и она, проколов ткацкой иглой их ясные очи, ввергла их в подземелье над морем, недоступное для моих Вьюг!
Финей глухо стонал.
– Финей, Финей! Где твоя жена, моя дочь?
– Изменница! Я наказал ее.
– Кто тебе сказал, что она изменница?
– Вот кто! Вот кто! – яростно продолжал Финей, указывая на свои глаза. – И пока эти свидетели видят свет дня…
Горный Царь, спустившись с колесницы, стоял прямо над ним, осеняя его своими крыльями.
– Пока эти клеветники-свидетели видят свет дня, моей дочери оставаться изменницей, да? Так вот же им – им и тебе!
Он взмахнул крыльями – и черная ночь окружила Финея.
– Час расплаты настал! Встань, старая, – крикнул он Амаге, лежавшей в его ногах. – Уведи сына в свой лесной дом над пещерой Гарпий; пусть там искупает свое и твое преступление. Будут ему милосердные люди приносить яства и вино, но немногое из многого подкрепит его тело. Гарпии будут похищать их приношения, оставляемое же отравлять своим смрадом. И все-таки голод заставит его питаться этой отвратительной снедью, невыносимой даже для тебя. Ты покинешь его, и никто, кроме его Гарпий, не будет ухаживать за слепцом. И будет он мучиться до тех пор, пока…
Благоговейная песнь из сотни девичьих уст прервала его пророчество.
– Слава! Слава! Слава Царице Небесной!
Он сделал Амаге знак, чтобы она увела сына, и посмотрел вверх. На его колеснице, рядом с его женой, стояла другая женщина, выше и царственнее ростом. Белые Вьюги, подняв молитвенно свои руки, окружили колесницу и громко славили богиню.
Та прижала к себе плачущую царицу.
– Не предавайся отчаянию, дочь моя. Я сама благословила тебя на этот брак; но я знала, и ты знала, что путь твой покрыт терниями, что зависть и неблагодарность будут ответом людей на твои благодеяния. Но не считай разрушенным свое великое дело, не считай длительным торжество Гарпий, твоих непримиримых врагов. Будет свет, будет радость, будет любовь; пламя Паллады все-таки будет пылать в этой дикой стране. И пусть одно слово утешает тебя во все это лихолетие…
Горный Царь, молитвенно подняв правую руку, с умилением смотрел на жену, как она доверчиво направляла свои взоры на богиню, улыбаясь ей сквозь слезы.
– Это слово – аргонавты.
Вторая часть. Аргонавты
I
– Теперь! Теперь или никогда!
Темно-синяя каменная стена, преграждавшая путь чудесному кораблю, начала медленно раздвигаться; и тотчас, словно через открывающиеся стенки шлюза, в образовавшуюся расселину против бушприта стала вливаться морская волна. «Арго» чувствовала ее напор; опытный кормчий Тифис, принявший его заранее в свой расчет, приказал гребцам удерживать судно, пока стены не раздвинутся настолько, чтобы образовался достаточно широкий пролив. Когда это случилось, он дал знак своим громовым голосом, гребцы вмиг осушили весла – и «Арго» стрелой устремилась промеж уходящих стен.
