Геракл встал; но не успел он оглянуться, как уже новый враг огромного роста примчался с опушки багрового леса. Витязь тотчас признал в нем пастуха; но и рубаха, и волосы, и борода были ярко-багрового цвета. Выкрикивая что-то непонятное, он размахивал своим посохом, а этим посохом было целое дерево. Геракл дал ему подойти; одним ударом палицы он вышиб посох у великана, другим уложил его самого.
Теперь, подумал витязь, стадо можно будет забрать. Он направился к опушке леса – но там он увидел рядом с багровым стадом другое, черное, и охранявшего его другого пастуха в черной рубахе и с черными волосами и бородой; как он позднее узнал от Гелия, это был пастух, пасший стада Аида, царя подземной обители. Увидев приближающегося Геракла, он с громким криком умчался в лес; и в ответ оттуда послышался тройной протяжный рев, и из-за деревьев выкатилось новое чудовище, подобного которому Геракл еще не видал. В нем срослись тела трех мужей; один только живот был общий – огромный, точно винный чан на народных игрищах. Из него вырастало вверх три туловища с шестью руками и тремя головами, а вниз три пары ног. Быстро перебирая этими ногами, точно гигантское насекомое, он мчался по направлению к Гераклу.
Тот поднял лук – стрела со свистом пронзила Гериону (конечно, это был он) грудь переднего тела. Тотчас одна голова склонилась набок, две руки беспомощно повисли, две ноги, недвижные, стали бороздить мураву своими носками. Но для второго выстрела уже не было времени: чудовище находилось совсем близко, держа огромный камень в руках среднего тела. Геракл успел только поднять палицу и грузно опустить ее на среднюю голову. Мгновенно и она склонилась, и камень выпал из отяжелевших рук, и вторая пара ног сникла на землю. Оставалось третье тело, безоружное. Геракл и сам отбросил палицу и сцепился с ним грудь с грудью. Герион был телом вдвое больше своего противника, но его отягчали оба мертвеца, от которых он уже не мог освободиться; вскоре и он испустил дух в крепких узах Геракловых рук.
Подвиг был совершен; оставалось увести стадо. Черный пастух не препятствовал; в руках красного герой нашел свирель, знакомые звуки которой легко выманили стадо на берег Океана. Когда к вечеру Гелий пригнал золотую лодку-кубок к Чермному острову, Геракл со стадом его уже дожидался.
– Что же, опять подвезти тебя, сын Зевса? Этот раз дело для меня убыточно, придется возвращаться назад, и что скажут боги, если Солнце взойдет не вовремя? Ну, пусть меня выручает твоя заступница, Паллада; веди свое стадо и садись сам!
Он довез его до обоих столбов – и начался томительный обратный путь. Много раз отбивался то один, то другой из своенравных быков, много раз их старались увезти беззаконные люди. Италия сохранила память об этих скитаниях; и алтарь Геракла на Говяжьем рынке в Риме до позднейших времен рассказывал о них людям. Так и на западе путь умиротворителя вселенной был запечатлен подвигами, гибельными для злых людей. Но долг свой он исполнил: все стадо было в сохранности, когда он по возвращении в Микены передал его пастухам Еврисфея.
– Вернулся из самого царства сказки, – весело сказал он жене, входя в свой уютный тиринфский дом.
– Сказкой встречаю, – ответила жена и показала ему увитую в пеленки русокудрую девочку, первую после трех сыновей.
– Да это блаженство! – воскликнул отец, и это имя осталось за ней – имя Макария.
30. Ад и рай
Блаженство это оказалось не очень продолжительным: злоименный гость все-таки пришел в Тиринф с новым приказом от микенского царя. Этот раз на его лице не было обычного насмешливого выражения.
Геракл вскочил с места при его появлении. «Как? – воскликнул он. – Еще поручение? Да разве есть на земле конец, еще не причастный труду и славе моих подвигов?»
– На земле нет, – угрюмо ответил Копрей, – но под землей и над землей есть. Этот раз царь Ефрисфей приказывает тебе привести ему Кербера, пса-стража преисподней. – И он ушел, не дожидаясь дальнейших вопросов.
Все почувствовали, что ледяной ужас сковал их члены. Спуститься заживо в обитель мертвых! Да есть ли смертный, отважившийся на подобное дело?
– Про одного я знаю, – сказал Геракл.
– А я про другого, – тихо и мрачно прибавил Иолай. – Но кого ты имеешь в виду?
– Орфея, моего товарища по походу аргонавтов. Была у него невеста, Евридика; ее в самый день свадьбы ужалила змея, и она должна была преждевременно последовать за Гермесом, проводником душ, в подземное царство. Не вынес потери Орфей; со своей волшебной кифарой в руке он пошел за ней. Своей дивной игрой он зачаровал Кербера, зачаровал всех духов преисподней, зачаровал даже ее владык, Аида и Персефону: они разрешили ему увести обратно свою невесту под тем условием, однако, чтобы он не оглядывался на нее, пока не достигнет поверхности земли. Сгорая нетерпением любви, он оглянулся – и вторично и окончательно лишился Евридики. В утешение смертным, вспоминая виденное им в подземном царстве, он учредил свои орфические таинства; их смысл – любовь, дающая воссоединение. Он предлагал и мне поступить в число посвященных; но я, смелый в своей тогдашней молодости, не воспользовался его предложением. А теперь уже поздно: когда я был во Фракии, мне говорили, что Орфей погиб таинственным образом на горе Пангее, растерзанный вакханками.
Он подумал немного и продолжал:
– Но я могу приобщиться элевсинских таинств и сделаю это. Завтра же иду в Афины. Рассчитываю в этом деле на помощь Фесея, нашего товарища по походу на амазонок.
– И я советую тебе это сделать, – сказал Иолай, – но Фе-сея ты в Афинах уже не найдешь. За время твоего отсутствия он подружился с опасным человеком – с Перифоем фессалийским, сыном того Иксиона, который в своем безумном самомнении отважился похитить Геру с олимпийской трапезы. Страдая тем же безумием, Перифой задумал увести Персефону из подземного царства. Он уговорил своего друга Фесея помочь ему в этом нечестивом предприятии; они спустились – и не вернулись обратно.
– Если бы я знал об этом раньше, я бы не стал дожидаться приказа Еврисфея. Фесей также и мой друг; я не могу его покинуть в его нужде. Итак, завтра в Афины, а затем – дальше.
Деянира плакала всю ночь, но к утру она предстала перед мужем с разъясненным лицом – не потому, чтобы ей стало легче, нет; но она не хотела слезами и жалобами создавать дурной приметы для трудного пути Геракла. Они простились.
В Элевсине Геракл был принят с честью: удостоенный его таинств, он бодро, под сенью божьей благодати, отправился на свой подвиг. Его намерением было спуститься в преисподнюю через пещеру в Тенаре, самом южном мысе Пелопоннеса. Он достиг ее после целого дня утомительного пути; так как был уже вечер, то он лег спать перед ней, откладывая начало спуска на следующее утро.
Засыпая, он думал с удивлением о том, почему путь минувшего дня его так утомил. Правда, ему было уже около пятидесяти лет, но до тех пор он не замечал убыли своих сил. Неужели и для него наступает уже пора увядания? Заснул он крепко; в течение всей ночи образы прошлой жизни чередовались перед глазами его души; казалось, что тенарская пещера высылала к нему призраки убитых чудовищ и беззаконников, от немейского льва до Гериона и разбойников италийских дорог. Но затем явился новый образ – слабый, но, как это ни было странно, сильный своей слабостью.
