Книга Психология древнегреческого мифа, страница 97. Автор книги Фаддей Францевич Зелинский

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Психология древнегреческого мифа»

Cтраница 97

А теперь что? Честь у него отнята его товарищами; за все его добро ему ответили самой черной неблагодарностью; есть ли выход из этого положения? Об этом он и думал, только об этом. Как вернуть себе отнятую честь? Солнце зашло. Нетерпеливо и резко ответил он на ласковый зов Текмессы, приглашавшей его подкрепиться ужином: есть другой голод, гораздо мучительнее этого. Как его утолить? Как вернуть себе отнятую честь? Все покрылось густым мраком, все исчезло: все равно, на душе у него еще мрачнее. Солнце чести закатилось; как сделать, чтобы оно вновь взошло?

Как сделать? Сноп лучей поднявшейся луны проник через ставень в палатку и осветил на ее стене меч, дар Гектора. Это ли ответ? Он встал; какая-то непреодолимая сила притягивала его к этому мечу. Да, это ответ; в крови врага смывается оскорбление, из купели крови честь выходит чистой и непорочной… Врага? Но кто же он, этот враг? Прежде всего – счастливый соперник, затем судьи, затем все, кто одобрял, все, кто не препятствовал. Стан уже спит; кровопролитие будет обильным… Он направился к выходу, отцепив меч.

– Куда ты, Аянт?

Он вышел. Да, стан заснул. Его корабль крайний, у самого Ретейского мыса. Темно. Ничего; он столько раз шел по этой дороге и днем и ночью. Да, вот уже и первые палатки. И вдруг все озарилось каким-то багровым сиянием, как это кстати! Теперь он их ясно различает: все вожди, все ахейцы тут, они спят на голой земле. Он начинает их рубить одного за другим; кровь течет рекой, усиливая багровое сияние. Вот Идоменей, вот Диомед; долой головы обоим! А этот белый, не старый ли это Нестор?.. Все равно, и он судил, смерть и ему. Но где же Одиссей? А, вот он где! Нет, его он убьет не сразу: пусть сначала отведает позора под его бичом. Его он вяжет и заодно привязывает к нему обоих Атридов для той же участи. А затем опять удар направо, удар налево, все быстрее, все быстрее.

Слава богам, все полегли; пусть попробуют теперь еще раз отнимать у него честь! Теперь только ему дышится свободно. Он хватает пленников и с ними устремляется в обратный путь – для последней, для главной потехи. Вот он уже дома. Он привязывает пленников к столбу хоромной стены, берет бич и начинает их хлестать. Одиссею! Агамемнону! Менелаю! Свищет бич, сыплются удары; наконец рука устала. Довольно с них; можно их прикончить. Еще три удара мечом – и все дело сделано.

Он опускается на землю; вся земля липкая, но это-то и приятно – это ведь кровь врагов. Хорошо ему? И как хорошо! Даже смех одолевает, особенно как вспомнишь, как они кричали под ударами его бича. Не своими голосами кричали: не то это был крик, не то какое-то глухое блеяние. Да, ему хорошо… и все-таки не совсем хорошо. Какая-то тяжесть на сердце все растет и растет. Хоть бы эта ночь скорее прошла! Все время было так светло, точно от тысячи факелов, а теперь мрак, густой мрак. И на сердце все тяжелее; давит невыносимо. И в ушах это глупое блеяние. Крикнуть бы Тек-мессу, чтобы пришла со светильником. Да, крикнешь с этим камнем на груди! Но все же: Текмесса! Хрип какой-то, а не его голос; не услышит. Еще раз: Текмесса! Так бык ревет, а не человек, не он. Но все же она услышала, примчалась со светильником.

– Аянт! Наконец-то ты пришел в себя! Где ты был? И для чего ты бичевал этих баранов?!

Баранов? Каких баранов? Да, тут как будто три зарезанных барана валяются в крови. Наваждение! Он протирает глаза. Да, бараны, ничего не поделаешь. Он схватывает Текмессу: говори все, что знаешь, все без утайки!

Настал день, приходят друзья, сала-минские воины. Весь стан волнуется: стадо перерезано, кто-то видел его с мечом на месте кровавой расправы, теперь придется ему держать ответ перед другим судом.

– Гнев людей не страшен, – кротко отвечает Аянт, – страшен гнев богов. Меня постигло безумие по воле Паллады; я должен смыть с себя ее наваждение чистой водою моря и там же похоронить этот злополучный меч, орудие моего позора. А там, когда я буду чист, я сам предстану перед царским судом.

Он нежно простился с Текмессой, с сыном, с товарищами и пошел по берегу, удаляясь от корабельной стоянки.

Тем временем вернулся из Мисии Тевкр. В стане его едва не побили камнями, как брата изменника, – ахейцы уже успели сообразить, что Аянт только вследствие обуявшего его безумия направил на баранов и овец те удары, которые, собственно, были предназначены для них. Узнав от Подалирия, как обстояло дело, он бросился в палатку брата, чтобы предупредить дальнейшую беду. Поздно! Аянт уже покинул ее, якобы для очищения. Очищения! Да, как же! Теламонид сразу понял то, чего ни подруга, ни родные, ни воины понять не могли. Приговор суда мог лишить Аянта внешней чести; это еще полбеды. Внутреннюю же честь мы только сами у себя можем отнять позорящим деянием; Аянт, мечтая о том, чтобы вернуть себе внешнюю честь, и ее не вернул, и внутреннюю потерял. А значит…

– Идем! – крикнул он своим. – Идем все, отыщем его, живого или мертвого!

Искали, искали – вдруг крик Текмессы дал понять, что ее поиски увенчались печальным успехом. Среди чахлых кустов на берегу лежал Аянт в луже крови; меч Гектора, воткнутый рукояткой в землю, выдавался своим острием из его спины. Таково было очищение героя!

Немногие последовали за Тевкром, чтобы оказать последнюю почесть сыну Теламона. Но новый курган, насыпанный на другом краю корабельной стоянки, у Ретейского мыса, возвещал потомкам, что честь – великое благо, и ее утрата – великое зло.

63. Энона

После гибели обоих внуков Эака – Пелеева сына Ахилла и Теламонова сына Аянта – силы ахейцев были так ослаблены, что им нечего было рассчитывать на успехи в войне с троянами. Пришлось думать о привлечении новых витязей; но кого? Человеческие расчеты подсказывали различные имена, более или менее громкие; но желательно было узнать мнение богов. Тут указания двоились. По одним, Троя могла быть взята лишь Эакидом; по другим – лишь взявшим ее однажды луком Геракла. Единственным Эакидом был Неоптолем, сын Ахилла и Деидамии, росший при матери на Скиросе; правда, он был еще очень молод, но зато – сын Ахилла. Лук Геракла находился в руках Филоктета, брошенного товарищами на пустынном берегу острова Лемноса.

Пришлось Одиссею съездить за тем и другим. Вызвать Неоптолема было очень нетрудно: отрок сгорал желанием увидеть поле славы и смерти своего отца. В стане его обласкали: «Ты не сын Ахилла, ты сам Ахилл!» – с восторгом повторяли мирмидоняне, старые ратники его отца. Одиссей благородно уступил ему Гефестовы доспехи, присужденные ему не так давно судом товарищей; Менелай принял с особой нежностью нового борца за его честь и обещал по окончании войны выдать за него свою дочь Гермиону, так же напоминавшую свою мать Елену, как он – своего отца Ахилла.

Труднее было уговорить Филоктета вернуться к прежним товарищам. Отправившись за ним с Неоптолемом, Одиссей нашел его там же, где он оставил его десять лет тому назад: его жилищем была пещера, его пищей – всякая птица, которую он добывал волшебным луком своего покойного благодетеля. Когда наконец удалось привлечь и его, враги могли высмеять плоды стараний Одиссея; весь прирост состоял в одном отроке и одном калеке, едва передвигающем собственные ноги. Но этот отрок был героем, а этот калека, получив полное исцеление под искусной рукой Махаона, стал вскоре грозой вражьего стана.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация