Попав в это символическое измерение, корабль «Пекод» с его командой также приобретают особое значение. Многонациональный экипаж «Пекода» воспринимается как символ человечества, блуждающего по океану жизни. Вместе с тем интернациональная команда корабля — это и символическое воплощение Америки (в отличие от аллегории, символ всегда многозначен). В образе «Пекода», увлекаемого к гибели фанатическим безумием капитана с библейским именем Ахав, имеется как вневременной, так и вполне конкретный социальный и политический смысл. Своеобразие «Моби Дика» как социального романа заключается в том, что общественная жизнь предстает здесь в непривычной усложненной форме. И, кроме того, на этой основе вырастают символические образы обобщающего характера: «Пекод» воспринимается как образ мира.
Но прежде всего, «Моби Дик» — это роман философский, ибо во главу угла здесь поставлено решение универсальных проблем. Дело не в размышлениях о популярных в XIX веке философских системах, а в стремлении осмыслить мир, проникнуть в сущность таких кардинальных вопросов бытия, как Добро и Зло, Жизнь и Смерть, и вечный конфликт между ними. Это и есть основная тема романа. Она решается через всю систему символических образов-обобщений, важнейший из которых — Белый кит, Моби Дик, образ исключительно многозначный.
В критической литературе о романе существует множество попыток интерпретаций этого образа. Он, однако, практически неисчерпаем. Не случайно для каждого члена экипажа он — иное, чем для остальных. Для Ахава он безусловное воплощение мирового Зла. Для Измаила, простого матроса, но человека образованного, способного к абстрактному мышлению, не ослепленного жаждой мести, Моби Дик — символ Вселенной. Наиболее интересен здесь именно взгляд Измаила, отчасти совпадающий с авторским.
Моби Дик, который олицетворяет необъятный, загадочный Космос, прекрасен и одновременно ужасен. Он прекрасен, потому что белоснежен, огромен, наделен фантастической силой. Он ужасен по тем же причинам. Ужас белизны кита связан с ассоциациями, которые порождает этот цвет (смерть, саван, холод), но, главное, с тем, что белизна бесцветна, она — видимое отсутствие всякого цвета. Белизна, олицетворяя что-то в сознании человека, сама не является ничем; в ней нет ни добра, ни зла — в ней одно лишь чудовищное безразличие. И если воспринимать Моби Дика как символ Универсума, то мелвилловская картина мира оказывается исключительно смелой и жестокой. Во Вселенной нет ни Добра, ни Зла, нет никакой высшей разумной нравственной силы, управляющей человеческой жизнью и смертью. Они бесцельны. Нет ничего, кроме неопределенности, пустоты и безмерности.
Третий этап — поздний американский романтизм (1860-е годы). Это период кризисных явлений в романтизме США. Романтизм как метод все чаще оказывается не в состоянии отразить новую реальность. В полосу тяжелого творческого кризиса вступают те писатели предыдущего этапа, кто еще продолжает свой путь в литературе. Наиболее яркий пример — судьба Мелвилла, на долгие годы ушедшего в добровольную духовную самоизоляцию.
В этот период происходит резкое размежевание внутри романтизма, вызванное Гражданской войной между Севером и Югом. С одной стороны выступает литература аболиционизма, в рамках романтической эстетики протестующая против рабства с этических, общегуманистических позиций. С другой стороны литература Юга, романтизируя и идеализируя «южное рыцарство», встает на защиту исторического уклада жизни.
Романтическим мироощущением — уже за пределами хронологических рамок романтизма — проникнуто творчество Эмили Дикинсон. Романтические мотивы органично входят в творческий метод Ф. Брет Гарта, М. Твена, А. Бирса, Д. Лондона и других писателей США конца XIX — начала XX столетия.
Амброз Бирс. «Случай на мосту через Совиный ручей»
Рассказ, действие которого происходит в северной части штата Алабама во время Гражданской войны, состоит из трех глав. В первой главе солдаты армии Севера готовятся повесить плантатора-южанина на мосту. Приговоренный к повешению думает о том, как спастись. Во второй главе рассказывается о событиях, которые привели к казни. Богатый плантатор Пейтон Факуэр мечтает прославиться военными подвигами. На его плантацию приходит лазутчик армии Севера, выдающий себя за южанина, и говорит, что северяне укрепились на берегу Совиного ручья. Факуэр задумывает поджечь мост через ручей. В третьей главе действие возвращается к казни. Веревка обрывается, и Факуэр падает в воду. Он спасается от пуль и добирается до своего дома. Когда он хочет обнять жену, он чувствует удар по шее, видит свет, а затем тьму. Рассказ заканчивается словами: «Пейтон Факуэр был мертв; тело его, с переломанной шеей, мерно покачивалось под стропилами моста через Совиный ручей».
В этой новелле А. Бирс задолго до модернистской «внутренней эпопеи» М. Пруста ставит эксперимент, в котором рассматривает антитезу между временем внешним, объективным, или математическим, и временем субъективным, внутренним. При всей своей лаконичности новелла содержит в своем подтексте очень мощный философский аспект. Причем философское открытие двойственной природы времени А. Бирс совершает чисто интуитивно. Почему этот рассказ так легко сопоставим с эпопеей М. Пруста «В поисках утраченного времени»? Потому что и в том, и в другом произведении мы можем найти прямые аналогии с философией Анри Бергсона, которая дает знать о себе в прустовской эпопее и в рассказе А. Бирса. Выдающийся французский философ Анри Бергсон (1859–1941) внес значительный вклад в разработку философской концепции времени, отделив «научное», «математическое» время от «чистого» времени, которое является динамичным потоком событий, потоком самой жизни. «Математическое» время, по представлениям Бергсона, неотделимо от пространства, именно его можно измерить часами и другими средствами. В пространстве «математического» времени работает интеллект. «Чистое» же время переживается субъектом непосредственно, в его рамках можно действовать свободно. Это время, которое выражает сущность самой жизни и воспринимается только интуитивно. Позднее Анри Бергсон назвал это время «длительностью». Источником «длительности» является психологическое или интуитивное движение. Таким образом, в центре внимания Анри Бергсона содержательный, качественный характер времени, в силу которого длительность времени перестает быть четко установленной и зависит от индивидуального восприятия. Этот содержательный характер времени и передает в совершенной форме малой американской новеллы А. Бирс. За те секунды, пока веревка ломает позвонки повешенного, герой проживает такую интенсивную жизнь, что он, как Одиссей, открывает для себя радость возвращения домой к любимой жене и тем самым встраивает смысл своего существования в великую и вечную мировую мифологию, а вся наша действительность, по мнению философов, и есть один сплошной, никогда не прекращающийся миф. И миф, как считает А. Ф. Лосев, это такая Общность, которая превосходит любой факт, даже факт собственной смерти. Для всего романтизма именно миф станет одним из принципиальных открытий. Романтики создадут целую науку Мифологию, и А. Бирс в своей исключительной новелле в полном объеме в сжатой до предела форме касается такой насущнейшей проблемы всего двадцатого века, как мифология времени.
