Бодлер — возмутитель спокойствия
Шарль Бодлер, «про́клятый поэт», родился от «неравного брака»: когда 9 апреля 1821 г. Шарль Пьер появился на свет, его отцу, Жозефу Франсуа Бодлеру, было уже 62 года, а матери, Каролине, — 27 лет. Хотя Франсуа Бодлер умер, когда ребенку не исполнилось и 6 лет, тот на всю жизнь сохранил к отцу теплое детское чувство, граничащее с преклонением, и любил вспоминать благородного седовласого старца с красивой тростью в руке, гулявшего с ним по Люксембургскому саду и объяснявшего смысл многочисленных статуй. Впрочем, психическая травма, полученная Бодлером в детстве, заключалась для него не в раннем сиротстве, а в «предательстве» матери, которая уже на следующий год после смерти мужа решилась вступить в новый брак — на этот раз с 39-летним майором Жаком Опиком. Прямой, честный и дисциплинированный, Опик, хотя и не смыслил ничего в изящных искусствах и в литературе, все же не был ни грубым солдафоном, ни жестоким человеком, способным притеснять ненавистного пасынка. И все же Бодлер до самой смерти отчима так и не простил ему того, что он «отнял» у него мать, которая, со своей стороны, совершила повторную «измену»: в 1832 г., когда семье по делам службы майора пришлось перебраться в Лион, 11-летнего Шарля и вовсе удалили из дома, отдав в интернат при Лионском Королевском коллеже. Обида, ревность и ненависть беспомощного существа, брошенного на произвол судьбы, — вот что привело к возникновению знаменитой «трещины» в душе Шарля Бодлера, чувства оставленности, изводившего его всю жизнь. Лионский период продлился до января 1836 г., когда семейство Опик вернулось в Париж. Здесь юный Шарль окончил коллеж Людовика Великого и, получив осенью 1839 г. степень бакалавра, почувствовал, что вырвался, наконец, на свободу: продолжать образование он отказался. Заявив матери и отчиму, что собирается стать «сочинителем», Бодлер заводит дружбу с молодыми литераторами (Луи Менар, Гюстав Ле Вавассёр, Эрнест Прарон, Жюль Бюиссон и др.), знакомится с Жераром де Нервалем и даже осмеливается заговорить на улице с самим Бальзаком. Он ведет «рассеянный» образ жизни, не избегает ни злачных мест, ни сомнительных знакомств и уже осенью 1839 г. заражается сифилисом. Поэта отчислили с последнего курса коллежа Людовика Великого из-за долгов и разгульного образа жизни. Пятнадцатилетний Бодлер был завсегдатаем публичных домов, где проматывал одолженные у знакомых деньги на выпивку и услуги проституток (вполне вероятно, что именно тогда он и заразился «болезнью Купидона»).
В ужасе от поведения Шарля чета Опик решает отправить его в заморское путешествие и в июне 1841 г. сажает на корабль, отплывающий из Бордо в Калькутту; однако в Индию Бодлер так и не попал; вытерпев неполных 5 месяцев на борту пакетбота и едва добравшись до острова Бурбон (ныне Реюньон), он решительно отказался плыть дальше и уже в феврале 1843 г. вновь очутился в Париже, где его, по достижении совершеннолетия, поджидало отцовское наследство — 100 000 франков, которые с весны он начинает усердно проматывать, тратя на всевозможные развлечения, на уличных девиц и, главное, на создание собственного «имиджа» — имиджа денди. В 40-е годы, стремясь поразить окружающих своим внешним видом, Бодлер с необыкновенной тщательностью заботится о «туалетах», щеголяя то в бархатном камзоле на манер венецианских патрициев; то, подражая знаменитому английскому денди Джорджу Бреммелю, в строгом черном фраке и с цилиндром на голове; то, выдумав новую форму дендизма, в просторной блузе.
Элегантная внешность и «английские» манеры молодого человека производили впечатление на женщин, однако Бодлер даже не пытался завязать роман с приличной замужней дамой или хотя бы с опрятной гризеткой. Робость, гипертрофированная саморефлексия, неуверенность в себе как в мужчине заставляли его искать партнершу, по отношению к которой он мог бы чувствовать свое полное превосходство и ничем не смущаться. Такой партнершей стала некая Жанна Дюваль, статистка в одном из парижских театриков. Бодлер сошелся с ней весной 1842 г., и в течение 20 лет она оставалась его постоянной любовницей. Хотя «черная Венера» (Жанна была креолкой) на самом деле не отличалась ни особенной красотой, ни тем более умом или талантом, хотя она проявляла открытое презрение к литературным занятиям Бодлера, постоянно требовала у него денег и изменяла ему при любом удобном случае. Ее бесстыдная чувственность устраивала Бодлера и тем самым отчасти примиряла с жизнью. Кляня Жанну за ее вздорность, нечуткость и злобность, он все же привязался к ней и, во всяком случае, не бросил в беде: когда весной 1859 г. Жанну, питавшую излишнее пристрастие к ликерам и винам, разбил паралич, Бодлер продолжал жить с ней под одной крышей и, вероятно, поддерживал материально вплоть до самой своей смерти. Однако литературные успехи не могли возместить Бодлеру недостаток личного счастья. Жанна в его глазах воплощала сугубо «женское», «животное» начало, о котором он отзывался с холодным презрением, хотя на самом деле, бравируя тем, что якобы не ждет от противоположного пола ничего, кроме чувственных удовольствий, втайне всю жизнь мечтал об идеальной любви, о женщине-друге и о женщине-матери.
Личная жизнь поэта складывалась крайне странно. Любовь, как пишет Бодлер, — это «чудовищная игра, которая неизбежно принуждает одного из игроков терять власть над собой!». Всю свою жизнь Бодлер находился под огромным влиянием матери, которую он буквально боготворил. Последствия эдипова комплекса очень сильно отразились на сознании поэта. Его мать была недалекой женщиной, что впоследствии отразилось на том, что Бодлер связывал свою жизнь исключительно с пустоголовыми актрисами и был завсегдатаем публичных домов. Он писал о том, что женщины — это первооснова зла, вместилище греха и животных инстинктов. Бодлер получал удовольствие от осознания того, что он намного умнее своих любовниц, это придавало ему силы. В письме Шанфлёри он писал следующие слова: «Вам известно, как люблю я девок и как ненавижу философствующих дам». Ядовитая мизогиния сочеталась у него с благоговением к фигуре матери, которую он, будучи еще ребенком, очень ревновал к отчиму. Эта двойственность чувств насквозь пропитала поэта, что в дальнейшем нашло отражение в его произведениях. В книге «Парижский сплин» он дает четкое определение своему отношению к женщинам: «Она крайне дурна собой. И тем не менее она восхитительна!» или: «Меня всегда удивляло, как это женщинам позволяют входить в церковь. О чем им толковать с Богом?», а при этом мог создавать такие вдохновенные строки:
Как нежны тонких рук и ног твоих изгибы!
Все жены белые завидовать могли бы
Широкому бедру, а бархат глаз твоих
Пленит сердца певцов, пробудит трепет в них,
Ты Богом рождена в краю лазури знойной,
Чтоб трубку зажигать, чтоб ряд сосудов стройный
Благоухающей струею наполнять…
Шарль Бодлер, «Жительнице Малабара» (перевод Эллиса)
Ты на постель свою весь мир бы привлекла,
О, женщина, о, тварь, как ты от скуки зла!
Чтоб зубы упражнять и в деле быть искусной —
Съедать по сердцу в день — таков девиз твой гнусный.
Шарль Бодлер, «Ты на постель свою весь мир бы привлекла…» (перевод В. Левика)
Между тем к середине 1844 г., успев, кроме всего прочего, приобщиться и к наркотикам, Бодлер растранжирил уже половину своего наследства. Встревоженные родственники, собравшиеся по настоянию Опика на очередной «семейный совет», решили ходатайствовать перед властями об учреждении над беспутным Шарлем официальной опеки. Бодлер пытался покончить жизнь самоубийством после того, как его семья отказалась принять его возлюбленную (а также поэтическую музу) — балерину креольского происхождения Жанну Дюваль, о которой уже шла речь выше.
