В концертном зале Говард научился слегка поворачивать голову – «как будто внимательно разглядывая играющие в данный момент инструменты – налево, к скрипке, потом направо, к басам и ударным». Чувство прикосновения так же, как и зрительное впечатление, значительно помогает Говарду реконструировать ощущение музыкального пространства. В этом отношении он экспериментировал со своими колонками, которые, как он говорил, помогли ему осознать и прочувствовать тактильную физическую природу слышимых звуков. В комнате, где Говард хранит свои охотничьи трофеи, он оборудовал место для идеального прослушивания записей на своей суперсовременной стереосистеме. Звучание мощных колонок помогает Говарду «собирать» воедино акустические воспоминания и образы звука и пространства. Возможно, что все мы подсознательно используем визуальные и тактильные сигналы – наряду с акустическими – для создания полноты музыкального восприятия. С помощью этих и множества других приспособлений, как осознанных, так и подсознательных, Говард теперь – так же, как и доктор Йоргенсен – наслаждается музыкальным псевдостереоэффектом.
12
Две тысячи опер:
однобокие вундеркинды
Первым взрослым музыкальным вундеркиндом, которого я видел в своей жизни, был умственно отсталый мужчина, госпитализированный в дом престарелых, где я в то время работал
[58]. Мартин родился здоровым, но в возрасте трех лет перенес менингит, после которого стал страдать судорожными припадками, спастическим парезом конечностей и осиплостью голоса. Болезнь поразила и его интеллект и личность, Мартин стал импульсивным, «странным» и не способным на общение со сверстниками. Но наряду с этими расстройствами он обрел любопытный дар: больного очаровала музыка, он мог без конца ее слушать, напевать и наигрывать на фортепьяно услышанные мелодии – насколько позволяли спастические конечности и севший голос. В этой увлеченности музыкой его всячески поддерживал отец – профессиональный оперный певец.
Кроме музыкальных талантов Мартин обладал также поразительной механической памятью. Мальчик родился с нарушениями зрения, и, когда ему наконец подобрали очки, он стал одержимым читателем, который мгновенно запоминал (хотя и не всегда понимал) прочитанное. Так же как и музыкальная память, память на тексты была акустической, он слышал прочитанное, оно повторялось в его мозгу (зачастую голосом отца). Если про некоторых людей говорят, что у них фотографическая память, то у Мартина была память фонографическая.
Несмотря на замкнутость характера, Мартин был способен жить самостоятельно, зарабатывая на жизнь простым неквалифицированным трудом. Наверное, единственной его радостью было пение в церковном хоре, солировать он не мог из-за охриплости голоса и спазма гортани. Однако в возрасте шестидесяти одного года многочисленные сопутствующие болезни (включая артрит и ишемическую болезнь сердца) привели его в дом престарелых.
Когда я познакомился с Мартином в 1984 году, он сказал мне, что знает наизусть больше двух тысяч опер, «Мессию» и «Рождественскую ораторию», а также все кантаты Баха. После этого я принес ноты некоторых из этих сочинений и, как мог, проверил Мартина. Я не смог найти у больного ни одной погрешности, ни одной ошибки. При этом Мартин не просто запоминал мелодии. Слушая музыку, он точно знал партии всех инструментов, всех голосов. Когда я сыграл ему отрывок из Дебюсси, которого он никогда не слышал, Мартин практически точно повторил его на пианино. Потом он начал импровизировать, играя в стиле Дебюсси в других ключах. Мартин мгновенно схватывал правила и стиль любой музыки, которую слышал, даже если она была ему незнакома или не нравилась. Это была музыкальность высшего порядка, музыкальность человека, обделенного во всем остальном.
Где таился источник музыкальной одаренности Мартина? У него был очень музыкальный отец, а музыкальный дар часто передается по наследству, как это явствует из примера семи поколений семьи Бахов. Мартин родился и воспитывался в доме, где постоянно звучала музыка. Было ли достаточно только этого, или музыкальный талант развился у Мартина благодаря слабости зрения? (Дарольд Трефферт в своей замечательной книге о вундеркиндах «Необычные люди» пишет, что более трети всех музыкальных вундеркиндов слепы или страдают выраженными нарушениями зрения.) Мартин страдал тяжелым заболеванием глаз, но его не диагностировали почти до трехлетнего возраста, а значит, до этого мальчик был практически слеп и ориентировался в окружающем мире благодаря слуху. Вполне возможно, что менингит, лишив мозг подавляющего коркового контроля, высвободил неведомые до тех пор способности музыкального чуда.
Термин «слабоумный вундеркинд» был введен в обиход в 1887 году лондонским врачом Лэнгдоном Дауном для обозначения «умственно отсталых» детей, проявляющих особые и подчас замечательные «способности». Такие дети проявляют невероятные способности в вычислениях, рисовании, механической работе и, кроме того, в запоминании, исполнении, а иногда и в сочинении музыки. В 60-е годы XIX века внимание всего мира привлек случай Слепого Тома, чернокожего раба, обладавшего гениальными музыкальными способностями
[59]. Музыкальность является самой распространенной и самой драматичной формой врожденной однобокой гениальности, ибо она сразу становится заметной и привлекает всеобщее внимание. Дарольд Трефферт посвятил музыкальным вундеркиндам большую часть «Необычных людей», а Леон К. Миллер написал книгу об одном таком вундеркинде – Эдди
[60]. Беата Хермелин и ее коллеги провели в Лондоне скрупулезное исследование подобных талантов, в частности, талантов, которыми отличаются однобокие музыкальные вундеркинды, и выяснили, что такие способности зависят от распознавания (которое может быть безусловным и неосознаваемым) сущностных музыкальных структур и правил, то есть не отличаются от нормальных музыкальных способностей. Аномалия заключается не в самих способностях, а в их изоляции – в их необычном, иногда гениальном развитии в сознании, которое недоразвитее во всех остальных отношениях, – и, главное, в отношении вербального и абстрактного мышления.
Стивен Уилтшир, английский самородок, страдающий аутизмом, широко известен как визуальный вундеркинд. Этот человек может во всех деталях изобразить сложное архитектурное сооружение или городской пейзаж, бросив на них единственный взгляд
[61]. С очень небольшими искажениями и лакунами Стивен может удерживать в памяти эти изображения в течение многих лет. Когда, в возрасте шести лет, Стивен пошел в школу, учитель, увидев его рисунки, сказал, что это самые недетские рисунки, какие он когда-либо видел.
