Несмотря на то что частично зрячие дети тоже проявляют повышенный интерес к музыке, все же исключительные музыкальные способности авторы наблюдали только у слепых детей. Эти способности проявлялись спонтанно, без внешнего формального обучения. Следовательно, дело не в ПОД, а в степени слепоты, в самом факте лишения ребенка возможности представить себе реальный зрительный мир. Именно это обстоятельство имеет у слепых детей ключевое значение при возникновении склонности к музыке и развитии музыкальных способностей.
В других своих исследованиях Окелфорд обнаружил, что у 40–60 % слепых детей, которых он учил, был абсолютный музыкальный слух. Недавние исследования Гамильтона, Паскуаль-Леоне и Шлауга подтвердили, что у 60 % слепых музыкантов абсолютный слух, в то время как среди зрячих музыкантов абсолютный слух встречается лишь в 10 % случаев. У зрячих музыкантов раннее обучение и постоянная музыкальная практика совершенно необходимы для развития и сохранения абсолютного слуха. У слепых музыкантов, напротив, абсолютный слух присутствует даже в тех случаях, когда их музыкальное обучение началось сравнительно поздно, иногда в подростковом возрасте.
Треть или большая часть коры человеческого головного мозга занята обработкой зрительных стимулов, но если зрительная стимуляция вдруг прекращается, то в коре начинает происходить кардинальная перестройка и реорганизация, приводящая к полной смене картирования функций. Иногда у человека развивается очень высокая межмодальная чувствительность. Паскуаль-Леоне и многие другие авторы
[67] убедительно доказали, что у слепых от рождения детей массивная часть зрительной коры не остается в бездействии, она начинает обрабатывать сенсорные входы других модальностей, особенно слуховой и тактильной, специализируясь теперь на этой информации
[68]. Такое смещение корковых функций возможно и при более позднем наступлении слепоты. Надин Гааб и соавторы, исследуя одного поздно ослепшего музыканта с абсолютным слухом, сумели показать массивную активацию зрительных областей его коры во время прослушивания музыки.
Фредерик Кугу, Робер Дзаторре и другие ученые из Монреаля показали, что «слепые люди лучше, чем зрячие из контрольной группы, оценивают направление изменения тональности последовательно предъявляемых звуков. Слепые делают это со скоростью, в десять раз превышающей максимальную скорость, при которой испытуемые из контрольной группы могут решить поставленную задачу. Но при условии, если потеря зрения произошла в раннем детстве». Десятикратная разница поистине впечатляет. Едва ли можно было ожидать разницы в один порядок в основной перцептивной способности.
Конкретные нейронные корреляты, лежащие в основе музыкальных способностей слепых людей, пока не выявлены, но интенсивно изучаются в Монреале и других местах.
Пока у нас есть только поэтический образ слепого музыканта, множество реальных слепых музыкантов в современном мире, описания часто встречающейся среди слепых детей музыкальности и личные воспоминания слепых музыкантов. Пожалуй, самыми яркими из них являются автобиографические воспоминания Жака Люссейрана, писателя и героя французского Сопротивления, человека, музыкально одаренного, начавшего играть на виолончели еще до того, как в семилетнем возрасте он потерял зрение. В своих мемуарах, озаглавленных «И стал свет», он постоянно подчеркивает значение, какое приобрела в его жизни музыка после того, как он ослеп:
«Первый концертный зал, который я посетил в восьмилетнем возрасте, значил для меня в ту минуту больше, чем все волшебные сказочные царства. Вход в зал был первой ступенью на пути к истории любви. Настройка инструментов стала помолвкой. Слезы благодарности лились из моих глаз всякий раз, когда оркестр начинал петь. Мир звуков для слепого, какая это милость! Для слепого музыка – хлеб насущный. Слепой должен все время питаться ею, как настоящей едой. Музыка создана для слепых людей».
14
Ключ прозрачной зелени:
синестезия и музыка
В течение многих столетий человечество пыталось найти связь между музыкой и цветом. Ньютон полагал, что спектр состоял из семи цветов, которые каким-то неизвестным, но очень простым способом соответствуют семи нотам диатонической шкалы. «Цветовые органы» и прочие музыкальные инструменты, при игре на которых каждая нота сопровождалась каким-то определенным цветом, были изобретены в начале XVIII века. В «Оксфордском путеводителе по музыке» можно насчитать не менее восемнадцати убористых колонок, посвященных «Цвету и музыке». Для большинства из нас ассоциация цвета и музыки – лишь красочная метафора. «Похоже» и «как будто» – вот главные единицы этих метафор. Но у некоторых людей один сенсорный опыт немедленно порождает сенсорный опыт иной модальности. Для истинной синестезии не существует никаких «как будто» – ощущение возникает в реальности. Вовлечены в этот процесс могут быть любые чувства. Например, для некоторых людей каждая буква или день недели имеют свой, вполне определенный цвет. Другие могут чувствовать, что каждый цвет обладает своим особым запахом, а каждый музыкальный интервал своим неповторимым вкусом
[69].
Одно из первых в истории систематических описаний синестезии (как этот феномен окрестили в 90-е годы XIX века) дал Фрэнсис Гальтон в своем вышедшем в 1883 году классическом труде «Исследование человеческих способностей и их развития». Это была эксцентричная и охватывающая множество областей знания книга, в которой обсуждалось все – от индивидуальной неповторимости отпечатков пальцев до композитной фотографии и пресловутой евгеники
[70]. Гальтоновские исследования систем «ментальных образов» начинаются с рассмотрения способности человека зрительно представлять себе сцены, лица и т. д. в живых достоверных деталях, а затем автор переходит к способам воображения чисел. Некоторые из испытуемых Гальтона, к его большому удивлению, всегда видели определенные числа – не важно, видели ли они их воочию или всего лишь воображали – только в определенном цвете, всегда в одном и том же. Сначала Гальтон решил, что это не более чем ассоциация, но скоро убедился, что это физиологический феномен, специфическая и врожденная способность сознания, имеющая некоторое сходство с ментальными образами, но более фиксированная, более стереотипная и более автоматическая по природе. В отличие от других форм появления ментальных образов, на эту форму невозможно повлиять сознательно или усилием воли.
