Мне показалось, что в мое сознание пытается пробиться чей-то голос, но новая вспышка боли, на этот раз внизу живота, не дала мне сосредоточиться.
…Я пришел в себя и обнаружил, что лежу на диване, а надо мной склонилась темная фигура, делающая пассы над моей головой. Я плохо понимал, что происходит, но иррациональный страх, лишавший меня способности мыслить, почти пропал. И у меня появилось ощущение, что тело мое, по-прежнему терзаемое болью, теперь отделено от моего сознания невидимой преградой, тонкой и хрупкой, однако эта преграда давала мне возможность воспринимать что-то еще, помимо боли.
— Больше сейчас… ничем… помочь… не могу, — прошелестел бесцветный голос.
Темная фигура отступила и прислонилась к стене у двери. Мои глаза постепенно привыкли к полумраку, и я узнал Мелиссу.
— Мелисса, я заболел!
— Нет… Алекс… случилась беда… вставай, нужна твоя помощь…
Я попробовал встать. Мое тело было совершенно целым и двигалось довольно послушно, несмотря на раздирающую его боль. Я дотянулся до пульта и включил верхний свет.
Мелисса выглядела ужасно. Лицо ее было серым, а остановившийся взгляд ввалившихся глаз был обращен, казалось, куда-то внутрь. Короткие судороги пробегали по ее телу.
— Мелисса! Что с вами??!
— Алекс, нет времени… собирайся скорее… боюсь опоздать…
Я поковылял в ванную, а Мелисса монотонно с остановками говорила:
— Они напали… на корабль… привезли… всех… и уже начали… не могу… определить место… недалеко от… берега… небо не видно… только… направление… они… скоро умрут… никто из селферов… в этом диапазоне… только я… и ты… оказывается… могла раньше… догадаться… скорее…
Я не очень хорошо понимал, о чем говорит Мелисса, но послушно натянул форму.
Мелисса оторвалась от стены и двинулась в коридор, я последовал за ней. Она даже не пыталась делать вид, что идет, ее нес встроенный антиграв.
— В конце коридора… лифт… на крыше… флаеры… скорее…
Я побежал, Мелисса двигалась чуть впереди меня. Сначала я останавливался при очередном приступе боли, и тогда Мелисса тоже останавливалась, дожидаясь меня. Но вскоре мне стало легче, потому что моя форма сразу отреагировала на мое состояние, и препараты, что она мне ввела, начали уже действовать.
Мы неслись по коридору со всей доступной мне скоростью. К счастью, коридор был пуст, хотя за дверями многих номеров слышались голоса, музыка, смех. У народа продолжался праздник. Я на бегу взглянул на часы: два часа тридцать семь минут.
Вдруг метрах в двадцати впереди нас распахнулась дверь. Мелисса резко затормозила, взяла меня под руку, и мы пошли по коридору, слегка спотыкаясь.
Из открывшейся двери вышла, покачиваясь, девушка в очень легком карнавальном костюме.
— Региночка, вы зря обиделись! Я просто хочу с вами потанцевать!
С этими словами из номера показался немолодой мушкетер, без перевязи и в одном ботфорте, и за руку втянул красавицу обратно в номер. Она не слишком упиралась. Дверь закрылась.
Мы опять устремились по коридору, который протянулся сквозь вестибюли и холлы по всей длине полуторакилометрового корпуса. Наконец мы добрались до последнего лифтового холла и вызвали лифт. Только теперь я немного отдышался.
Мы вышли на крыше прямо на стоянку флаеров. Почти у всех машин горели зеленые сигнальные огоньки, свидетельствующие о полном штатном запасе энергии и снаряжения, и мы забрались в ближайшую.
Я еще не закрыл за собой дверь, а Мелисса уже подняла машину в воздух.
— Возьми… аптечку, — выдохнула она, не поворачивая головы.
Я достал аптечку из багажного отделения флаера.
— Из красной баночки… шесть… таблеток прими… и шприц… с двумя… черными полосками… весь… себе быстро… форма твоя… не справится…
Я знал эти препараты, хотя не мог в тот момент вспомнить их названия, и понимал, что дозу я должен получить чудовищную. Но я послушался Мелиссу, и успел съесть таблетки и вколоть себе жидкость, прежде чем умер.
Когда я очнулся, в голове у меня звенело, но сознание было ясным, а тело со сгустками наполнявшей его боли казалось чужим и далеким.
Мелисса проговорила с отчаянием:
— Они умирают… новички в банде… не умеют… растягивать удовольствие… мы… не успеем…
…Следующие смерти я пережил в полном сознании. К сожалению.
Наш флаер несся на предельной скорости на северо-запад, временами Мелисса резко бросала его из стороны в сторону.
Я уже достаточно хорошо соображал, чтобы понимать, что это рысканье ей необходимо, чтобы уточнять направление. Направление на максимальную боль. А прибором было ее собственное тело. И она не могла позволить себе снизить чувствительность этого прибора. Я, должно быть, ощущал только малую часть того, что воспринимала она, поэтому, как только понял, что способен это делать, сказал:
— Мелисса, я уже могу вести машину.
Она не возражала, и мы молча поменялись местами.
Теперь Мелисса только время от времени говорила:
— Направо… еще… обратно… так…
Минут через пятнадцать полета я заметил:
— Странно, мы приближаемся, а боль становится слабее, и приступы реже.
— Они же умирают, их… все меньше. Ты смерти считал? Уже… двадцать три. Почти половина…
Когда на горизонте появилась темная полоса материка, я пережил пятьдесят четвертую смерть. И боль больше не возвращалась. Но в отсутствии боли стало очень отчетливым ощущение какой-то гадкой сытости, этакого омерзительного удовлетворения, которое почему-то заполняло все мое существо. Мне стало тошно от отвращения к самому себе.
— Останови машину, — сказала Мелисса.
Флаер завис над океаном. До Табы оставалось километров пятьдесят.
— Все умерли. Мы опоздали. Торопиться больше некуда.
Да и место мы так не найдем. Эти твари не дают четкого сигнала. Ничего, кроме тошнотворной мерзости. Надо думать.
Мелисса достала из багажника флаера две бутылки воды и одну протянула мне. Мы молча выпили воду. Вроде мне стало немного легче.
— Мелисса, я, кажется, почти все понял, но не уверен, что правильно…
Мелисса закурила и немного помолчала.
— Ты знаешь, что любой мозг живого существа излучает? — волны, и каждый вид излучает в своем диапазоне. Эти волны, как правило, очень слабые. Но в моменты стресса излучение усиливается. Боль и смерть — самые сильные стрессы.
Мелисса говорила теперь совсем нормально. Выглядела она тоже лучше, хотя лицо ее было бледным и осунувшимся. Мне не хотелось знать, как выгляжу я.
— Некоторые живые существа, — продолжала Мелисса, — в том числе отдельные люди, способны улавливать? — волны, если в их мозгу существуют соответствующие антенноподобные структуры. У нас, селферов, такой антенной является вторая структура мозга, и она несравнимо лучшая антенна, чем любые структуры в мозгу у обычных людей,? — антенна селфера, как и любая антенна, имеет определенные характеристики, причем совершенно индивидуальные у каждого из нас. Наши антенны мы можем настраивать практически на любую частоту? — излучения, но это требует усилий, нередко весьма значительных. И только на резонансной частоте собственного мозга мы можем легко, без всякого напряжения, передавать и принимать? — волны с заложенной в них информацией.
