Я тряхнул головой. Что это пришло мне в голову? С чего это вдруг привиделась мне картина, которой не существует? Это Мелисса придумывает свои странные картины, а у меня таланта художника никогда не обнаруживалось!
Но я решил взять именно этот букет. Флористка упаковала его в цилиндрическую сумку из непрозрачной серой бумаги, в которой я мог спокойно носить цветы, не привлекая к себе внимания, пока не настанет момент вручить их Мелиссе.
Я поднялся к себе в номер и переоделся в форму, в парадный белоснежный вариант, но никаких наград надевать сегодня не стал. Я подошел к зеркалу. Удивительно, но мне показалось, что во мне сохранилось что-то от облика принца Джея, хотя никакого грима на моем лице сейчас не было. Правда, глаза были не синими и совсем не сияющими.
Пора было идти в театр.
В фойе уже начал собираться народ, но в зал пока еще заходили немногие. Кое-кто сидел в буфете, другие прогуливались на веранде и на пляже поблизости. Ко входам подлетали флаеры и глайдеры, из которых выходили зрители-корнезианцы, красивые и оживленные. Чувствовалось, что представление в земном театре для них настоящий праздник. Многие из корнезианцев в предназначенных для них буфетах активно поглощали свое излюбленное соце, наверняка уже кишащее бактериями штамма «Надежда».
«Туристы» тоже были оживлены, но мне, показалось, что у большинства это оживление немного нервное. Они прекрасно понимали, что сегодня будет совсем не обычное представление.
В большом количестве присутствовал обслуживающий персонал, но это не были, как мне объяснила Мелисса, люди из КСО. Работников Корпуса Сферы Обслуживания я вычислял среди зрителей по их безмятежным лицам. Уверен, что всем сотрудникам КСО, которых пришлось оставить сейчас на курорте, селферы уже сказали необходимые волшебные словечки, и они воспринимали теперь все происходящее как нечто само собой разумеющееся и никогда об этом не вспомнят, что бы ни случилось.
И вот прозвенел традиционный первый звонок, потом второй.
Я устроился там, где показала Мелисса, и оглядел зал.
Конечно, места в кабинках заняли гоэ, которых было, вместе с уже знакомым мне гоэ острова Лалуэ, четырнадцать человек. Места в центре амфитеатра заполнялись корнезианцами. Широкие проходы между рядами позволяли официантам свободно, без риска случайных телесных контактов, обносить их напитками. Кроме того, закрытый костюм официанта с обязательными замшевыми перчатками служил хорошей защитой. На полочки между креслами корнезианцы ставили бокалы с соце, а многие — еще и лотки с ахой. Хорошо, что в зале была прекрасная вентиляция!
Люди занимали боковые части амфитеатра, прореженные широкими проходами через каждые десять рядов, что обеспечивало легкий доступ из помещений вне зала к части амфитеатра, заполненной аборигенами.
И вот прозвенел третий звонок, медленно погас свет, в темноте возник хаос звуков, диких и пугающих. Скрежет, рык, хруст, завывания ветра…
Балет назывался довольно претенциозно: «Наша история». Я не мог представить себе, как два исполнителя — Мелисса и Шерр — намереваются языком танца рассказать историю Земли…
Какофония стихла, свет прожектора упал на медленно поднимающийся бархатный занавес. На сцене был мир первобытных джунглей.
В сумраке между стволами беззвучно скользила полосатая тень. Вот эта тень вошла в падающий сверху сноп света и оказалась огромным тигром. Это был Шерр в костюме, скрывающем его руки и человеческий рот на горле. Тигр зевнул, распахнулась пасть с чудовищными клыками, и горло издало могучий рык, громогласно возвещая, что хозяин джунглей вышел на охоту.
Тигр сделал несколько крадущихся шагов, пристально посмотрел в зал и внезапно прыгнул вперед, прямо в партер…
Зрители издали сдавленный вопль, и судорожная волна прокатилась по залу. Но тигр застыл, распластавшись в воздухе, прямо над бортиком сцены, ужасный и прекрасный в своем порыве, сгусток мощи и неукротимой ярости.
Я прекрасно понимал, что костюм Шерра скрывал антиграв, который и позволил ему исполнить этот трюк, но не мог не восхититься получившимся эффектом. Когда зрители осознали, что им ничто не грозит, грянул гром аплодисментов.
Тем временем в зависшего над сценой тигра из-за кулис полетел какой-то предмет, потом еще один, еще… Это были палки и камни. Сквозь стихающие аплодисменты стал слышен бой барабанов, все громче звучащий отчетливый ритм. Палки и камни сменили стрелы и копья, тигр мягко упал на лапы, метнулся по сцене, стремясь напасть на врага, но очередное копье вошло ему прямо в грудь, он тяжело упал и застыл неподвижно…
Ритм барабанов становился все громче, все настойчивей, и к поверженному тигру приблизился охотник, потрясающий копьем, повторяющий в танце этапы удачной охоты. Конечно, это была Мелисса. Резкие, угловатые движения дикого танца все ускорялись, усложнялись, барабаны все четче отбивали свой бешеный ритм. Казалась, сейчас танцор собьется, не выдержит темпа, рухнет на сцену — но нет, еще быстрее, еще… Мелькали в сложнейшем рисунке руки, ноги, тряслись и кружились бусы, браслеты и подвешенные к талии хвосты животных… Это зрелище завораживало, гипнотизировало…
Но вот сумасшедший ритм барабанного боя замедлился, в него стали вплетаться другие звуки, более нежные и мелодичные. Постепенно движения танца становились мягче, пластичнее… Лесную чащу сменили иные пейзажи, мелодии незаметна перетекали одна в другую, непрерывно менялся костюм Мелиссы и ее облик. Перед нами возникали мимолетные — картины жизни древних народов, фрагменты их культур, обычаев, характеров.
Внезапно в звуках возникло что-то тревожное. В движениях Мелиссы появилась резкость, в ее руках оказалось оружие… А дальше случилась чудо: она раздвоилась! И танец превратился в бой двух воинов, одного — в синих доспехах, другого — в красных! Я Не сразу понял, что это включилось красно-синее стробоскопическое освещение с частотой в несколько герц, и в мгновениях между вспышками Мелисса успевала менять позу, играя роль то одного воина, то другого! Если бы я не видел ее показательный бой с десантниками, я никогда бы не поверил, что такое возможно…
На сцене продолжалось сражение. На заднем плане возникали и рушились дворцы и города, храмы и хижины, менялись пейзажи, а бой не прекращался. Менялось оружие, менялась одежда бойцов, но неизменными оставались их напор и ярость.
Изредка битва прерывалась, и на лугу или в зале дворца Мелисса в облике танцовщицы пыталась рассказать, что во все эпохи были нежность и любовь, но каждый раз звук трубы возвещал о новой войне, и легкие одежды танцовщицы опять превращались в латы, мундиры, камуфляж… На сцене скакала конница, бушевали пожары, ревели танки, над головами проносились самолеты, а схватка двух бойцов продолжалась… Иногда один из противников падал, сраженный, но ликование победителя было недолгим, на смену поверженному, как феникс из пепла, вставал другой воин, еще сильнее и яростней прежнего.
Я не мог оторвать глаз от сцены, я забыл, где нахожусь, для меня существовало лишь то, что происходит там, в свете софитов. Несколько раз краем сознания я отмечал какую-то суматоху в зале, но отвернуться от сцены был не в состоянии.
