Я обошел свое временное пристанище. Большой холл, соединенный широким проемом с гостиной, выходящей на террасу, и спальня-кабинет с двумя дверями в какие-то помещения. Одна дверь открывалась в ванную комнату с небольшим окном, за которым росли кусты на склоне горы. Другая дверь вела в темное помещение без окон. Когда я зажег свет, оказалось, что это — гардеробная со шкафами, стеллажами, вешалками, зеркалами и камерами чистки и стирки. Шкафы и стеллажи были заполнены комплектами мужской одежды, обуви и белья. Размер был мой.
Похоже, Мелисса была уверена, что я пройду сегодня все испытания и появлюсь в этом коттедже. Меня охватило какое-то странное чувство, названия которому я не знал. С одной стороны, мне было приятно, что она верила в меня, заботилась о моем удобстве и готовилась к моему приезду. А с другой стороны, почему-то было грустно, и сжалось сердце, и холодный клинок в груди напомнил о себе.
Я покинул гардеробную и продолжил осмотр. Из холла можно было попасть на кухню, оборудованную по всем правилам, со шкафами и холодильниками, заполненными всеми мыслимыми видами продуктов. С такой кухней можно было провести в осаде не один месяц или принять гостей, десятка два приятелей-сослуживцев.
Я еще немного побродил по комнатам и понял, что мне здесь очень нравится. Если бы я сам устраивал свое жилище, то сделал бы все именно так. Широкие окна распахивались в парк, и между деревьями далеко внизу был виден океан. С террасы ступени спускались на большую площадку, выложенную гранитом и окруженную цветущими кустами жасмина, волны аромата которого сменялись свежим морским дуновением. Под кустами жасмина стояли две деревянные скамейки, а на площадке у небольшого фонтанчика — плетеные кресла с подушками и устойчивый плетеный столик.
В комнатах распахнутые окна прикрывали светлые легкие занавески, которые шевелил ветерок, а раздвинутые шторы были темными и тяжелыми, что позволяло при желании отгородиться от внешнего мира, зажечь вечером настольную лампу и почувствовать себя вне времени и пространства.
Мебели было немного, но диваны и кресла были удобными, а во всех комнатах на столиках или полках в простых вазах стояли цветы. Сначала я удивился тому, что обстановка выглядит очень скромно, особенно в свете тех сведений о состоянии селферов, которые мне только что сообщила Мелисса. Мне довелось бывать у многих своих знакомых в роскошных особняках и помпезных апартаментах, не чета этому жилищу. Но через несколько минут я осознал, что чувствую себя в этих незатейливо обставленных помещениях исключительно удобно и уютно. Это был дом для жизни, причем для жизни очень комфортной. Все было рассчитано до мелочей: размеры и расстановка, формы и расцветка, углы и наклоны, высоты и расстояния, мягкость и фактура, структура и твердость. Дом был гармоничен и радовал все органы чувств человека. Из этого дома не хотелось уходить. Пожалуй, я попал в совершенный дом.
Здесь не было никаких безделушек, только в гостиной на полке лежали большая морская раковина с семью «рогами» и марсианский «пушистый» камень, а на стене над диваном висели две картины в черных деревянных рамах. Похоже, это были единственные «предметы роскоши» во всем коттедже. Но когда я рассмотрел картины, то понял, что ценность картин превышает стоимость нескольких коттеджей, даже таких совершенных. И так просто повесить эти картины на стене в гостевом домике может позволить себе действительно только самый богатый человек планеты.
Я был уверен, что эти две картины — неизвестные миру работы Ольги Маковской из знаменитой серии «Вид из окна», причем не отдельные картины, а диптих. Во всей серии композиция картин всегда была совершенно одинакова: из распахнутого наружу двустворчатого окна с широким подоконником, на котором лежат различные предметы, открывается вид сверху, с высоты нескольких этажей, на некий пейзаж. Отличаются же картины серии видами из окна и натюрмортами на подоконнике.
На картинах, которые висели в гостиной, был изображен вид из окна — пейзаж одной и той же местности: между невысокими холмами были переброшены низкие каменные мосты с короткими пролетами между массивными быками, а вдали на холме стоял небольшой замок с башенками.
Но на одной картине на склонах холмов нежно зеленел еще прозрачный весенний лес, а под мостами лениво текла широкая река. Все было пронизано золотистым предвечерним светом, и только в оврагах между холмами лежали холодные густые тени. Замок, окутанный легкой дымкой, казался конечной целью далекого путешествия, местом, где тебя ждут и куда ты стремился всю свою жизнь. На широком подоконнике стоял медный кувшин с узким горлышком и крышечкой на цепочке, лежали книги в кожаных переплетах, скрипка и несколько камней, среди которых затерялся марсианский «пушистый» камень.
На другой картине та же местность представляла собой пустыню: желтые холмы, сжигаемые беспощадным солнцем, те же мосты, полузатопленные песчаными барханами, все тот же замок вдали, растворяющийся в полуденном мареве, с бесцветными флагами, уныло повисшими на башнях, дорожки следов на песке, высокое, наполненное какой-то звенящей пустотой белесое небо. В этом пейзаже была своя прелесть, подобная очарованию выцветшего гобелена. А на подоконнике прозрачную стеклянную вазу с ромашками окружала россыпь тропических фруктов, среди которых влажно блестели белым и розовым перламутром разнообразные морские раковины. Между ананасом и манго лежала гроздь морских груш с Корнезо.
Самое большое собрание картин из серии «Вид из окна» находилось в Москве, в музее на Волхонке, и я проводил в зале Маковской долгие часы каждый раз, когда попадал в свой родной город.
Работы Маковской нравились далеко не всем. Кто-то считал, что их реализм граничит банальным натурализмом, другие возмущались соединением несовместимого в ее работах. А я ее картины очень любил. Они завораживали меня удивительно реалистичными пейзажами несуществующих миров и в то же время тревожили неким привкусом легкого безумия, странностью сочетания предметов в натюрмортах и видов в окнах. Иногда, глядя на картины Маковской, я думал, что начинаю понимать эту логику несоответствия и парадоксальную гармонию реализма изображения и ирреальности изображаемого.
Одной из особенностей «Видов из окна» было абсолютное отсутствие на картинах людей. Но при этом возникало отчетливое ощущение: люди просто случайно не попали «в кадр», еще секунда — и на пейзаже кто-то выйдет из-за угла, появится из-за поворота тропинки, а из комнаты протянется рука взять дымящуюся в пепельнице сигарету или подхватить падающее с подоконника яблоко…
Маковская была странной личностью, она жила уединенно, редко показывалась на публике, пренебрегала мнением искусствоведов. И ее смерть лет 120 назад выглядела тоже странно: она отправилась на Большой Риф поплавать в коралловых зарослях и не вернулась. Через десять дней нашли ее дыхательный аппарат, зацепившийся за кораллы рифа на глубине метров сорока. Были версии о трагической встрече с акулами и самоубийстве…
И вот теперь я разглядывал новые, неизвестные мне картины, в которых, кроме знакомых мне особенностей, было еще нечто иное, что беспокоило меня, но ускользало от моего сознания.
