Но! Во-первых, у него не было другого выхода. Во-вторых, он хотел лишь того, чтобы его мозг не погиб в течение нескольких десятков минут. Он надеялся, что охлажденный мозг, а он беспокоился сейчас только о собственном мозге, будет жить без кислорода достаточно долго, и эта надежда основывалась на многих научно подтвержденных фактах. И еще он надеялся, что недавно полученная им модифицированная глюкоза может оказаться тем самым подходящим веществом для технологии криоанабиоза человека…
Все препараты были под рукой.
Стефан понимал, что ситуация разрешится тем или иным образом в течение двух-трех часов. Подготовка организмов к криогенизации требовала много времени, и он, решившись, сразу начал вводить себе в кровь модифицированную глюкозу. Но через некоторое время Стефан понял, что процесс идет слишком медленно. Тогда он забрался, скрючившись, в криокамеру и, не закрывая дверь, пил залпом стаканами эту глюкозу, молясь богам, чтобы его не начало рвать и чтобы сознание не отключилось слишком быстро. Когда Стефан уловил, что перестает контролировать ситуацию, он сумел еще ввести в артерию на шее последний шприц с глюкозой. Как он захлопнул дверь камеры, он уже не помнил.
Так я и нашел его, белого и покрытого инеем, с лицом, притиснутым к смотровому лючку камеры, со шприцем под подбородком. Я был прав, что торопился. Я успел. К счастью, криокамеры были мобильными, на колесиках. Мне даже не пришлось отдирать от пола морозильник со Стефаном, надо было только отсоединить кабели и шланги.
Я бежал по кораблю, как никогда раньше не бегал, и толкал перед собой морозильник со Стефаном. Должен признаться, у меня не всегда получалось объезжать человеческие останки. Но я говорил себе, что им уже все равно. В скафандре полной защиты есть сервоприводы, но они работают медленно, и я их отключил. Вот когда я пожалел, что никогда серьезно не занимался спортом! Минут через десять мне уже казалось, что легкие мои выгорели без всякой плазмы, а горло, казалось, долго терли наждаком. Пот застилал глаза, сердце бешено колотилось, а мышцы вообще отказывались работать. Я добрался до выходного тамбура станции, как говорится, «на зубах» и буквально заполз в шлюпку, волоча за собой криокамеру.
Отдышавшись несколько секунд, я по связи дал команду завести шлюпку в камеру двигателя «Джо». Я надеялся, что замороженный человек в железном ящике не успеет прожариться весь целиком за рассчитанные тридцать секунд стерилизации. Еще я приказал отправить станцию и мою шлюпку к звезде для уничтожения. Не знаю, как мой экипаж сумел разобрать мои команды, я не говорил, а страшно сипел и шептал, но, спасибо, экипаж меня не подвел, все сделал правильно. Когда шлюпку завели в камеру двигателя, я из последних сил вытащил из нее криокамеру, дал команду выводить шлюпку наружу, после чего прохрипел: «Включайте». И тут я сообразил, что слабым местом в морозильнике является смотровой лючок. Все, что я успел сделать — прижаться к нему животом и покрепче обхватить криокамеру руками, застопорив сервоприводы скафандра. Уже зажмурившись, под опущенным забралом шлема я успел зафиксировать ослепительную вспышку и потерял сознание.
Потом мне рассказали, как с меня срезали остатки скафандра и формы вместе с кожей и кусками мяса. Как выглядел Стефан, с которого бессмысленно было что бы то ни было срезать, потому что то, что не обуглилось, было кристаллизовано (увы, надежды ученого!)… Но мозг его уцелел, и осталось неповрежденным некоторое количество костной ткани, что позволило запустить регенератор, из которого Стефан вышел через пять месяцев уже на Земле. Я же выбрался из регенератора, когда «Джо» был на подходе к Солнечной системе, и даже находился на мостике при заходе в Лунный Док, можно сказать, привел корабль домой. Конечно, на мостике я стоял в обычной одежде, поскольку моя форма не вынесла плазменной стерилизации, она очень многое взяла на себя, я благодарен ей за выполненное до конца предназначение.
Расследование трагедии и анализ действий всех участников операции показали, что все — и Стефан, и команда «Джо», и я — действовали единственно верным образом. Двадцать шесть человек получили различные награды, а мы со Стефаном — ордена «Пурпурной Звезды». Церемонию вручения наград даже показывали в Новостях по Сети.
«Инструкция…» вышла в новой редакции с учетом трагедии на «Альбине-3». Кроме того, были разработаны усовершенствованные методы стерилизации, модифицированы биоскафандры, и теперь на каждой из орбитальных станций Альбины постоянно находится, по крайней мере, один селфер…
Стефан жив и здоров, но в экспедиции больше не ездит, он теперь преподает в Академии ксенобиологию.
Новую форму мне вырастили довольно быстро, поскольку все характеристики моего образца в мастерской Космофлота имелись. Но абсолютно точных копий быть не может, и с клоном моей формы мы привыкали друг к другу несколько долгих месяцев, пока не стали идеальными симбиотами.
Я заснул, когда солнце уже всходило и кошмары меня отпустили. А потом сны стали приятными, даже слишком приятными. Проснувшись, я с грустью подумал, что до селфера мне еще очень и очень далеко, поскольку я не могу пока управлять не то что снами, но даже мыслями наяву и простейшими функциями своего здорового мужского организма. Я пошел в ванную и минут десять простоял под прохладным душем.
Моя чистая форма уже ждала меня за дверцей камеры освежителя. Было бы разумно надеть форменные белые брюки, их конструкция предотвращала возникновение неловких ситуаций, неизбежных, когда на кораблях в тесном круглосуточном контакте могут находиться довольно длительное время смешанные коллективы. Именно эти брюки позволили мне достойно держаться перед Мелиссой даже под действием «РЛ-46». Но, несмотря на все их замечательные качества и несомненное удобство, мне хотелось почувствовать себя в отпуске и выбрать что-нибудь сугубо гражданское, подходящее для отдыха на субтропическом острове у бассейна под пальмами.
Я распахнул шкафы со столь любезно подготовленным для меня набором одежды на любой случай жизни, включая длительную зимовку, и довольно быстро обнаружил то, что хотел найти. Это были широкие, длинные, почти до колен, белые шорты. Под них я надел плотные голубые плавки. Выходить к завтраку с голой волосатой грудью я посчитал неприличным, и натянул на себя синюю майку с короткими рукавами и острым вырезом у горла.
Я подошел к зеркалу, чтобы поправить волосы, и мне неожиданно понравилось то, что я там увидел.
Десять дней, проведенные в степи на берегу Колутона, не прошли даром. Кожу мою покрыл золотистый загар, прекрасно оттенявший выгоревшие на солнце и немного отросшие волосы, обычно имевшие неопределенный светлый цвет. Мои невыразительно-серые глаза вдруг оказались подсвечены яркой синевой майки. Я улыбнулся, и на загорелом лице сверкнули белой полоской зубы. Но хорошее настроение тут же сменилось печалью. Для кого мне быть привлекательным? Мелиссе до моей внешности — как до соседней галактики.
В таком настроении я вышел на террасу и облокотился на перила. На выложенной камнем площадке в тени деревьев с перистыми листьями и желто-розовыми метелками соцветий уже стоял большой стол, накрытый тонкой белой скатертью, и легкие плетеные кресла. Из-за угла коттеджа появилась Мелисса, осторожно направляя огромный поднос-антиграв, уставленный тарелками, чашками, вазочками, чайничками и бог знает еще чем. Она провела поднос до стола и установила его в центре.
