Если человек не жил в разных странах, в разные эпохи, в разных традициях, он подсознательно автоматически полагает, что все живут так же, как он, и не способен в принципе определить, что в его жизни является особенным. Ну, например. На Корнезо мужчины каждый день едят аху и пьют соце, а на Земле мужчины каждый день едят хлеб и пьют алкогольные напитки. Все выглядит совершенно аналогично, не правда ли? Разница только в мелких конкретных деталях — что именно едят и что именно пьют. Как увидеть принципиальные отличия происходящего? Понимаешь, о чем я говорю? Это — проблема при рассмотрении ситуации для обеих сторон.
— А их запреты для нас?
— Так и у нас есть свои запреты. Разве мы демонстрируем корнезианцам все, что мы делаем?
— Но запреты на посещение Табы? На вывоз животных с планеты в живом и мертвом виде?
— А вот это вопрос к гоэ. Я полагаю, что они — единственные, кто хоть в какой-то степени понимает смысл традиций и их причины, кто знает историю своей цивилизации, кто устанавливает запреты и понимает, почему эти запреты установлены. Кстати, среди тех знаний, что передаются бесконечными поколениями женщин, исторических сведений нет вообще. Я думаю, что исторические хроники Корнезо существуют в письменном виде и хранятся на Анайри, и, возможно, там хранятся не только исторические хроники. А утаивают гоэ от нас историю своей цивилизации по причине, которую можно приблизительно назвать стыдом. Есть в мужском языке редко употребляемое, я бы сказала архаическое, понятие, которое можно приблизительно перевести как «утрата лица», «потеря чести», «постыдная ситуация», «недостойная правда».
Представь, что могут чувствовать жалкие потомки некогда великой цивилизации, способные лишь с трудом поддерживать свое примитивное, что они хорошо понимают, существование, перед лицом могучей цивилизации, осваивающей одну звездную систему за другой? И при этом потомкам надо признаться и в роковой ошибке далеких предков, и в своей неспособности исправить эту ошибку…
Кроме того, они знают, что мы давно порицаем убийства разумных существ и даже животных стараемся не убивать без крайней необходимости, выращивая животные белковые продукты питания на фабриках путем клонирования тканей отобранных образцов. А им надо признаться, что они постоянно умерщвляют потенциально опасных разумных собратьев, включая новорожденных детей. Что все чаще и чаще они не успевают распознать и предотвратить превращение обычного рыбака или ремесленника в хитрого и изобретательного преступника, сеющего вокруг без разбора ужас, муки и смерть. И что каждый из них, гоэ, в любой момент может стать таким же преступником, перестав быть существом разумным. Как признаться в этом? Нет, они хотят оставить все это своим внутренним делом.
«Каждый человек имеет право на свободу своих мыслей и действий, пока это не нарушает такие же права других людей. Каждая цивилизация имеет право на свои духовные ценности, свои цели, свой образ жизни и свободу действий, пока это не нарушает такие же права других цивилизаций». Этот наш принцип они усвоили очень хорошо.
— Мелисса, но как же наша экспедиция?
— Алекс, расследование зашло в тупик. Мы не знаем точно, что произошло. Все — только наши догадки, переходящие в твердую уверенность. Но доказательств нет никаких. А события на Земле со студентами-корнезианцами мы скрыли сами, потому что тогда еще ничего не понимали, но хотели избежать конфликта с Корнезо и ухудшения отношения населения Земли к корнезианской цивилизации. Зато эта трагедия помогла разобраться в ситуации на Корнезо и найти способ помочь корнезианцам. Начинающаяся сейчас операция не могла бы состояться, если бы не образцы тканей аборигенов, которые мы предусмотрительно сохранили. И Корнезо ничто уже не могло бы помочь, разве что мы должны были бы выкрасть невинных, ни о чем не подозревающих корнезианцев и исследовать их.
— И, знаешь, — помолчав, сказала твердо Мелисса, — я отдала бы такой приказ.
— Мелисса, но разве те же гоэ не понимают, что все изменяется, рассыпается на глазах, что они все вот-вот погибнут, что исчезнет вся их раса?
— Нет, не понимают. Алекс, ни ты, ни любой землянин не можете себе вообразить, что означает для разумного вида, носителя коллективной памяти, шестьдесят тысяч лет стабильного существования в одних и тех же крайне благоприятных условиях. Две, а то и три тысячи поколений жили в неизменных условиях. А тут прилетают чужие дяди и тети и сообщают, что вот-вот все изменится? Да у них само слово, обозначающее общее понятие «изменение», существует только в женском языке и обычно употребляется в сугубо научных целях. А в общеупотребительном языке существуют только слова, означающие конкретные узкоутилитарные и бытовые понятия: «изменение направления ветра», «возрастное изменение человека», «изменить прическу» и тому подобное. Понимаешь, не изменение вообще, а изменение конкретной характеристики конкретного объекта!
А ведь язык, как ты знаешь, — наиболее полная качественная информационная модель реальности, созданная коллективным сознанием сообщества. Осознано обществом существование какого-то явления — есть слово для его обозначения, существует в общественном сознании конкретное или абстрактное понятие — есть слово. Нет слова в языке — нет явления и нет понятия ни в общественном, ни в личном сознании. То есть, поскольку в корнезианском языке нет слова «изменение», то и в сознании даже наиболее интеллектуально развитых представителей корнезианской цивилизации нет мысли о самой возможности изменений в их жизни. А когда эти изменения невозможно будет игнорировать, будет уже слишком поздно.
Мы многократно пытались обратить внимание разных гоэ, а не только гоэ острова Лалуэ, на факты типа «непослушных» и «инициативных» бабочек, а они успокаивали себя и нас тем, что такое случалось всегда. Систематических наблюдений никто на планете никогда не вел и не ведет и представления об анализе статистических данных не имеет!
Понимаешь, у них теоретические знания, та же математика, — отдельно, а жизнь — отдельно. Знания, в соответствии с их традициями, должны без искажений передаваться следующим поколениям, а жизнь должна идти в соответствии с установленными раз и навсегда правилами. Все! И шестьдесят тысяч лет это великолепно срабатывало! Я удивляюсь, что при подобном подходе корнезианцы вообще до сих пор еще существуют, поскольку не могу понять, как же они все-таки решились увеличивать потребление ахи сверх ранее принятого и как пошли на увеличение разводимого количества ахи. Конечно, они смутно ощущают, что что-то идет не совсем так, как во времена дедов и прадедов, но стараются этого не замечать и об этом не задумываться. Как страусы на Земле, которые при опасности прячут голову в песок. Увы, песок заканчивается.
Знаешь, Алекс, мы устали пытаться им что-либо объяснить. Корнезианцы ведь больше всего боятся, что они сами должны будут что-то объяснять нам. Поэтому мы, селферы, решили принимать меры, не дожидаясь, пока гоэ созреют для диалога под давлением критических обстоятельств. Да вот беда: времени у нас оказалось меньше, чем мы рассчитывали. На Корнезо последние десять лет все чаще стали пропадать местные жители. Теперь ты понимаешь, что это означает?
