Кстати, тот же штурман мне рассказал, почему планету назвали Альбиной. Правом дать имя открытой планете обладает капитан корабля, обнаружившего планету. Так вот, капитан, осознав свои фатальные промахи в организации операции по исследованию планеты, в расстроенных чувствах дал холодной негостеприимной планете имя недавно отвергнувшей его возлюбленной, Альбины. При этом ему и в голову не пришло, что уже почти двести лет существует база на Альбе, и созвучные названия могут привести к непредсказуемым сложностям. Я не знаю, случались ли за триста лет в этой связи какие-нибудь казусы, но вот Мелисса только что блестяще построила свою интригу именно на сходстве названий этих двух планет.
А мех снежного волка стал признаком кастовой принадлежности к Космофлоту прежде всего потому, что его белизна прекрасно вписывалась в идею «белых одежд» Космофлота, символизирующих чистоту намерений человечества и незапятнанность чести самого Космофлота в ходе космической экспансии.
Кроме того, просто запретить добычу снежных волков или допустить такой уникальный товар в свободную продажу означало бы подтолкнуть всегда имеющихся в обществе авантюристов к браконьерству, чреватому смертельной опасностью не только лично для них, но и для человечества в целом. А контроль Космофлота за распространением шкур снежных волков, гораздо более жесткий, чем контроль любых других земных организаций, делал несанкционированную их добычу делом совершенно бессмысленным. При этом, ограничив использование практически вечного меха определенной, пусть и значительной, группой людей, человечество гарантировало сохранение природного баланса численности всех популяций на планете. Ну сколько шкур в год Космофлоту нужно? Так, всего ничего, пара ежедневных китовых охот… Конечно, добыча волков на Альбине является делом чрезвычайно опасным, и заниматься этим промыслом, не ставя под угрозу существование человечества, могут исключительно селферы.
Задумавшись об этом, я незаметно заснул в уютном кресле и пропустил старт и все маневры в околоземном пространстве. Когда меня разбудила Мелисса, мы уже минут десять шли на реактивных детанационных двигателях в направлении Марса. Я проснулся с легким сожалением, но Мелисса предложила выпить по чашке кофе с булочкой, небольшой запас которых Валентина Петровна, оказывается, приготовила нам в дорогу. Кофе мы пили прямо в рубке, булочек хватило на всех, хотя я не возражал бы, если бы булочек было больше.
С новыми силами я отправился осматривать корабль. Яхта действительно оказалась в состоянии, близком к идеальному. Я только подъюстировал центровку магнитных полей одного из двигателей, что должно было поднять его предельную мощность процентов на десять. Еще я нашел небольшие механические напряжения в двух кристаллах оптического процессора, которые могли привести к сбоям при обработке очень больших потоков информации (а в обычных режимах использования никак не сказывались на результате), и в одном из блоков обнаружил начало процессов деструкции в заливочном компаунде объемной электронной схемы. Вот и все. Да, еще в одной из ванных комнат капало из крана. Сам я его чинить уж не стал, доверил технику.
Когда я закончил обход, доложил о результатах Мелиссе и капитану, похвалив техническое состояние его корабля. Капитан был польщен.
Лететь до Марса оставалось еще примерно полчаса, потом посадка должна была занять также минут тридцать-сорок. Дел никаких не сделаешь, засыпать бессмысленно. Черт знает что. Вот за это я и не люблю ближние перелеты. Чтобы убить время и не мешать экипажу, я пошел в буфет и слегка перекусил бутербродами с чаем. Взял еще и пирожных, но это были, увы, не изделия Валентины Петровны. Как быстро привыкаешь к хорошему!
Наконец мы сели на посадочном поле Марсианского Южного Завода Двигателей. Конечно, все его называют МЮЗД, или просто — Завод. Это на самом деле не просто один из марсианских заводов, это — самое большое предприятие на Марсе, он занимает площадь, равную площади существовавших когда-то в Европе стран Бенилюкс, как я помню еще из школьного курса. Завод расположен в довольно высоких южных широтах, подальше от экваториальных лесов и морей, от зон туризма и от марсианских мегаполисов.
Шесть крупнейших марсианских городов Берроуз, Аркадия и Борисполь, названные в честь Аркадия и Бориса Стругацких, Ли, Смит и, конечно, столица Бредбери носят имена древних писателей-фантастов, указавших человечеству место для его второго дома, освоивших Марс в сознании человека задолго до первых марсианских экспедиций. Эти писатели были весьма прозорливы! После терраформирования, завершившегося лет семьсот назад, Марс стал очень уютной планетой, одним из приятнейших мест Солнечной системы.
Основная масса и постоянных жителей Марса, и туристов сосредоточена в том полушарии, где находятся столица и главные достопримечательности Марса: колоссальный потухший миллионы лет назад вулкан Олимп, 23 километра высотой, и еще три вулкана чуть-чуть поменьше, а также Долины Маринера, грандиозный извилистый каньон длиной 6000 километров, шириной 160 и глубиной 10 километров. Редкий человек не посетил хотя бы раз в жизни эти чудеса природы, не искупался бы в мелких теплых рукотворных морях экваториальной зоны, не половил рыбу и не поохотился в тихих заросших тростником заводях Марса, не прогулялся по широким улицам марсианских городов, до сих пор покрывающихся в сезон осенних бурь слоем тончайшей красной пыли.
МЮЗД находится в другом полушарии, и праздных посетителей здесь не бывает. Но «посадочное поле» Завода показалось мне не многим меньше космопорта в Бредбери. Понятно, что на поле стояли под погрузкой-разгрузкой несколько средних транспортов. Я насчитал семь, что совсем немало даже для крупных земных портов. Но и пассажирских судов тоже хватало.
Сели мы, как я и прикидывал еще вчера, в начале одиннадцатого утра. Здесь была поздняя осень, тусклый свет низкого солнца казался розовым из-за мелкой снежной взвеси в воздухе, которая впитала в себя неизбежную мельчайшую красноватую пыль. По полю мела поземка, и у всех препятствий ветер наметал сугробы колючего снега, бросал в лицо острые царапающие снежинки.
Мы с Мелиссой, спустившись по пандусу, молча ждали глайдер, который должен был отвезти нас к куполам заводоуправления. Белоснежная шуба Мелиссы постепенно приобретала розовый оттенок из-за снега, оседавшего в мехе. В складках цвет становился более насыщенным, и мне на мгновение показалось, что это не игра цвета, а тоненькие струйки крови, стекающие по ее фигуре. Мне стало не по себе, хотя сам я выглядел, конечно, точно так же.
Наконец, подъехал глайдер. Встречали Мелиссу сам, естественно, директор, господин Токава, и элегантная молодая женщина с красиво уложенными короткими черными волосами. После официальных приветствий и представлений женщины обнялись.
— Мелисса, как я рада тебя видеть!
— Лара, ты прекрасно выглядишь!
И так далее.
Наконец мы разместились в глайдере, Женщины на заднем сидении тихонько продолжали щебетать, директор невозмутимо смотрел прямо перед собой, а я с интересом смотрел в окно.
Минут через пятнадцать мы подъехали к центральным куполам Завода, расположенным недалеко от северной границы заводской территории. Три больших сфероидальных купола пересекались метрах в тридцати от земли и покрывали пространство в пару десятков гектаров. Я обратил внимание, что по каждому куполу снаружи непрерывно по снижающейся спирали двигались устройства очистки, но все равно прозрачные купола имели отчетливый розоватый оттенок. Я подумал, действительно ли «марсиане» видят жизнь «в розовом свете»? Или «красный Марс» приводит со временем к психологическим расстройствам? Ответ я получил сразу, как только мы вошли под купол. Все внутреннее пространство было выдержано в насыщенной сине-зеленой гамме, а земные растения, деревья и кусты, росли повсюду, в самых неожиданных местах. Значит, не случайно у меня в первые же минуты после выхода из корабля возникли такие странные ассоциации. Я немного успокоился.
