Я содрогнулся еще раз.
— Ласточка их не балует, он дает концерты не больше двух раз в год, зато на самых больших стадионах. И его выступления не транслируют по Сети, а только дают короткие сюжеты о них в Новостях, чтобы усилить ажиотаж. Так что запись на билеты лет на пять вперед.
— Нет, я ничего не знаю о Борисе в этом плане, я даже не узнал его, когда он появился в диспетчерской, пока вы его не назвали.
— Ну, кто бы мог подумать, что есть люди, не знающие в лицо Первого селфера Бориса, да еще в его любимой роли! — искренне удивилась Мелисса. — Нет, тебе обязательно надо как-нибудь посмотреть, не столько на Ласточку, сколько на его аудиторию.
Вообрази, выходит на огромную сцену Борис в белом адмиральском мундире с двенадцатиструнной гитарой в руках и начинает петь. Зал замирает, боясь упустить хоть единый звук. У Бориса волшебный голос: бархатный баритон, который может взлетать к пределу слышимости высоких частот и опускаться до самых низких басов. Поет он действительно бесподобно. Мощный чистый звук и вкрадчивый нежный шепот. А внешность?… Женщины просто с ума сходят. Когда он замолкает, начинается нечто. Если бы они только визжали! Они прыгают, рыдают, теряют сознание, срывают с себя одежду! Солидные дамы дерутся за возможность пробиться к сцене и бросить охапку цветов! После одного из концертов цветы вывозили два трейлера. А записки! А признания в любви! А попытки самоубийств, по нескольку десятков в год!
— Бедные женщины, — с лукавой улыбкой продолжала Мелисса, — ни у кого из них нет ни единого шанса.
— Что, Борис кого-то сильно любит? — спросил я с замиранием сердца.
— Да, сильно любит. Но те, кого он любит, не из числа его почитательниц. Видишь ли, у всех людей вкусы разные, и иногда — очень странные. Всю жизнь Ласточка не мог пропустить ни одну, как бы это помягче выразиться, изящную девушку. Он обожает женщин эфемерных, почти бесплотных, понимаешь, я бы даже сказала, одномерных. — И Мелисса выразительно посмотрела на меня.
Я вспомнил команду Бориса, и брови мои непроизвольно поползли вверх.
— Э…
— Да, ты все правильно понял.
— М-да… Значит, они все…
— Ну, это — далеко не все. Он берет с собой в поездки только очень небольшую часть гарема.
— Да…
Тут мое богатое воображение стало рисовать мне картины одна пикантнее другой. «Интересно, как же… При такой разнице габаритов… Хотя у него встроенный антиграв… И вообще, он же селфер, тело свое может изменять в очень широких пределах! И даже… Интересно…»
Мелисса с удовольствием наблюдала смену выражений на моем лице.
— И сколько же у него девушек в гареме?
— Точно не знаю. Ты же видел, их трудно различить. Но думаю, что очень много. Наверное, все «изоляторы», все, кого он смог обнаружить. Он не случайно всегда инстинктивно тянулся к «изоляторам», они ему действительно жизненно необходимы. Как-нибудь съездим к нему на остров, и ты сам все увидишь.
— А как там обстановка? Я читал в исторических романах, что в гаремах всегда были жуткие интриги, зависть, ревность, ненависть…
— Ну, тогда просто не было селферов. Ласточка нежно любит всех своих, как он их называет, девонек, всех одинаково. И одинаково, заметь, сильно, — с усмешкой произнесла Мелисса, — он неутомим. Так что никаких обид и интриг у них в доме быть не может. Все совершенно счастливы. Это ведь главное, не правда ли?
Да, обстоятельства открылись неожиданные. Но с какой же целью Мелисса рассказала мне все это? За три дня очень пристального наблюдения за ней я пришел к выводу, что Мелисса ничего не делает и не говорит просто так, у нее всегда есть определенная цель. Может, она заметила мое неприязненное отношение к Борису, когда он появился? Конечно, как я, глупец, мог вчера вечером подумать, что Мелисса наивна и не видит моих чувств к ней? Какой я дурак! Да у меня на лице все написано. И любовь, и ревность. А про Ласточку она мне сейчас рассказала, чтобы я не ревновал ее к нему. Чтобы я знал, что у него — целый гарем одномерных девушек, и Мелисса ему не нужна, и вообще, она не в его вкусе.
«Ха! Это ничего не значит. Пусть он любит „изоляторы“, так необходимые ему. А Мелисса — „источник“, к ней он должен стремиться еще сильнее! Одно не исключает другого! И она же сама проговорилась, что Ласточка неутомим! Откуда она это знает?!!» — мои рассуждения выглядели очень логично!
«Стоп. Черт, ревность разъедает душу. Что я себе накручиваю? Ласточка вчера страшно пострадал, какая тут любовь?» Но ревность тут же возразила мне: «Ну, пострадал-то он выше пояса, да и болевые рецепторы селферы выключают по своему желанию. А Мелисса ночью сидела в его спальне…»
Хорошо, что в это время мы уже приехали в порт. А то не знаю, какие еще гадости нашептала бы мне моя ревность. Страшное чувство и очень логичное. Именно поэтому с ревностью бороться так трудно.
Наш глайдер заехал в сектор посадочного поля, предназначенный для малых кораблей. Мы проехали мимо нарядной яхты с огромной надписью «БОРИС» и множеством ярких эмблем на корпусе. В нее грузили последние баулы команды Бориса и готовились поднять трап. Вдали, на въезде на поле, показались стремительно несущиеся машины, видно, погоня «Женщин Марса» и «Женщин-ветеранов…». Да, Ласточку они упустили. А нам они были не страшны, они уже получили от Мелиссы все, что могли получить.
Мы высадились у Мелиссиной яхты и отпустили глайдер.
Экипаж поджидал нас у трапа. Три офицера выстроились в линию и приветствовали Адмирала, как на параде. Когда мы поднялись на борт яхты, все они, включая капитана, выполняли необходимые действия с подчеркнутой четкостью, чуть ли не бегом. Конечно, экипаж был в курсе событий сегодняшней ночи, хотя наверняка не знали всех аспектов происходившего. Но главное они, как никто другой, понимали. Офицеры Космофлота, конечно, не могли позволить себе, не нарушая Устава, расспрашивать Адмирала о подробностях или прямо выражать свои чувства. Но эти явно демонстрируемые уважительное отношение к старшему по званию и молниеносность исполнения необходимых предполетных процедур были довольно выразительны.
Мелисса терпела минут пять, потом не выдержала:
— Господа офицеры, достаточно! Вольно! Расслабьтесь! Вижу, что вы в курсе. Ничего сверхъестественного не произошло, все в порядке. Давайте работать в обычном режиме. Не надо меня напрягать. Пойдемте в рубку. Предвижу, что сегодня нам окно дадут очень быстро.
Она была права, разрешение на взлет мы получили мгновенно. Диспетчеры тоже прекрасно понимали, кому обязаны жизнью, и выразили свою признательность доступным им способом.
Я подумал: «Странно, что ни в школьных учебниках, ни в других материалах о селферах я не встречал описания историй, подобных вчерашней. И вообще, о роли селферов в истории Земли всегда говорится как-то в общем, без конкретных примеров. Я сам, пока не стал непосредственным наблюдателем ночной операции, осуществленной селферами, и представить себе не мог, что они делают для человечества. Да и узнал я пока только самую малость. Так почему же селферы последовательно замалчивают и даже, как я видел, усиленно скрывают свои деяния от широких слоев человечества? Только для того, чтобы не вызвать у обычных людей чувство униженного самолюбия, как объясняла мне в субботу Мелисса? Или есть какие-то другие причины?» Ответа у меня не было.
