Грозивший ей хозяином.
Крошечная девочка, забившаяся глубоко в отмерзшую душу Акулы, увещевала плюнуть на все и забыть о корабле. Вернуться назад, к Братству. Привыкнуть к новому облику. Забыть о том, что ей довелось пережить этой и прошлой ночью.
— Эй, подруга, не тай на солнышке, — одернула она себя. — У нас еще много дел.
Она почему-то опять вспомнила о капитане фрета, опять испытала странное, сладкое волнение. Вернулась в харьер, закрыла шлюзы и села за штурвал. Ледоходик вибрировал, а Акула все думала о глазах безвестного капитана. Пожар внутри нее разгорался все сильнее, захватывал разум.
Она стянула парку, задумчиво коснулась груди. По телу пробежала дрожь.
— Да, подруга, тебе надо бы расслабиться.
Она откинулась на спинку, скользнула рукой себе в теплые штаны. Да, надо расслабиться. Обязательно надо.
Лаская себя, Акула представляла себе лицо капитана, представляла, как он закатывает глаза, когда кончает. Раз, другой. Но в тот момент, когда сама приблизилась к пику, в подсознании проявилась окровавленная борода ночного гостя.
По телу пошли волны оргазма, она содрогалась в кресле управления, видя перед собой мертвые глаза чернокрового. Погружаясь в бесконечность смерти, осознавая ее всецело, каждым дюймом кожи, каждой мурашкой. Взгляд покойника хранил в себе нечто высшее, нечто непознанное. Холодное и восхитительное.
Акула застонала, вцепилась руками в сидение, выпрямилась. По телу пробегали разряды, а она исподлобья смотрела на запотевшее стекло кабины и тяжело дышала, рана пульсировала тупой, но отчего-то приятной болью.
— Я заинтригована, малыш, — прошептала Акула и медленно, не отрывая пустого взгляда от стекла, облизала пальцы.
Ей показалось, что кто-то смотрит на нее из ночной темноты. Кто-то могущественный, ставший свидетелем ее тайны.
Хозяин.
Глава одиннадцатая «Три гвоздя и имена-имена-имена»
В чулане для допроса (название ему дал Три Гвоздя) было душно. Из-за машинного отделения за стеной. Каждого члена экипажа бывший дознаватель усаживал на стул, на котором в свое время умер фанатик Братства. Я сидел в углу, стараясь максимально укрыться в тени. Не для того, чтобы меня не заметили, а толькочтобы поменьше смотрели.
Но взгляды тех, кого вызывал Тройка, постоянно выдергивали меня из убежища. Разные то были взгляды. От любопытства до ненависти. Особенно ярко меня возненавидел Раск Реут, инструментарий из Провалов. От злости его кожа покрывалась неприятными мурашками. Но вслух этот коренастый, пропахший энгой и маслами мужчина про меня ничего не сказал. Старательно отвечал на все вопросы Трех Гвоздей, и ни разу не проявил неприязни ко мне. Когда допрос закончился, и он вышел, я пожаловался на его ненависть Тройке. Не для того, чтобы тот предпринял какие-либо действия. Просто чтобы не оставаться с этим чувством в одиночку.
— Друг мой, о том, что ты сделал с бедолагой Алехандором, который «Образина», знает вся команда. Чего ты ждешь от людей после этого? Любви? Какой-то недоросток может вскрыть твое потаенное и скрутить в клубок раньше, чем ты дотянешься до оружия. Я бы и сам тебя ненавидел, поверь, — заметил он.
Алехандором был тот солдат, которого я припечатал болью. Дурацкий был поступок.
Тройка размялся. Хрустнула спина.
— Боюсь, что наше предприятие окажется сложнее, чем изначально предполагалось, — сказал Три Гвоздя. — Пока все складывается чинно, но мне не дают покоя те ребята, что погибли во время стрельбы Жнеца. Я, друг мой, уже знаю, как много меняет случай. Не грызут ли шаркуны убийцу нашего шерифа?
Я пожал плечами. Эта мысль приходила в голову и мне.
— Вы такую кучу свежего навоза мне подложили. Дознаватель — это почти как эмпат, но только нас боятся меньше. Впрочем, друг мой, раз уж мы с тобой в одних санях, то это еще не самая плохая компания.
Он прошелся по чулану, отер пот со лба. Потянул за ворот мокрой рубахи.
— Я тут подохну, клянусь, — сказал он. Затем вернулся в угол, рядом со мною, присел над «планом действий». Вокруг железного подноса Тройка расставлял шайбы. Кучка на верхней палубе. Кучка тех, кто шел тогда со мною. Кучка штурмовиков. Кучка тех, кого погнали на лед с нижней. В сторонке лежали те, кто в бою не участвовал. Подозреваемые Тройки.
Когда Три Гвоздя думал, то поднимал брови, будто невероятно удивлялся.
— Шерифа убили во время боя. Шериф знал этого человека, и, раз он удивился ему, значит, на судне убийца был недолго. А ты где был? — посмотрел на меня Тройка.
— Сам знаешь.
— Да улыбнись ты. Я так задорно пытаюсь шутить. Уж кто-кто людям запомнился, так это ты.
— У капитана есть договора. Наверное, и журнал найдется? — сказал я. Вспомнил каюту с безумными лицами.
— Да, знаю. Видел. И знаешь кто был одним из последних?
— Догадываюсь.
— Да, мой любимчик, дружок. Мой любимчик.
— Мы ведь половину уже опросили?
— Конечно. А, вот еще. Что если был сговор? Если тут целая шайка тех, кто с радостью бы отправил шерифа? Друг за друга поручатся и все, приехали. Ладно, — он мотнул головой. — Пойду за следующим.
Следующим оказался высокий, худой мужчина с лицом грубым, привыкший к морозу. Он прошел, огляделся и направился к стулу. Сел.
— Жарко у вас, — бросил он.
— Очень, — согласился Три Гвоздя, сел напротив. — Как звать?
— Дарри ан Нист, из Риверайса.
— А! Ты тот самый Дарри, что умудрился в одиночку четыре месяца в Пустыне выжить? — встрепенулся Тройка.
— Да, — улыбнулся тот. Передних зубов у него не было.
— Слышал о твоей истории, слышал. Впечатлен. Впрочем, давай ближе к делу. Ты знаешь, зачем ты тут?
— Вся команда знает.
— И о чем мы спрашиваем знаешь?
Он кивнул.
— Значит, было время подготовиться?
Неуверенное движение плечами:
— А зачем?
— Справедливое замечание, — Тройка подался вперед, облокотившись на колени. — Во время боя на Барруохельме где ты был?
— На палубе, — Дарри посмотрел на меня с тревогой. — Стрелком. Видел, вон, малого вашего внизу.
— Кто с тобой был?
Мужчина нахмурился:
— Ну как кто… Я не всех знаю.
— Ну постарайся вспомнить, описать. Я вот, друг мой, каждого теперь знаю.
— Ну, Аргаст. Который «Зоркий». Второй охотник. Глаз, вроде? Потом Клаус ан Тристен.
— Ан Тиртсен. Злобный такой?
— Он. Потом… Один из рыжих, не знаю имени. Шая.
— А Шая сказала, что тебя там не было.
