Так нельзя говорить про людей. Так нельзя поступать. Я мог бы понять, если бы подобное сделал незнакомый мне человек. Но не тот улыбчивый мальчишка, с которым мы грелись в заброшенном доме Снежной Шапки. Он видел много несправедливости, почему же сам встал на такой путь?
Мне очень хотелось вылить из себя бурлящие недовольством мысли. Но… У меня никого не было. А ведь такое не каждому можно доверить, чтобы не прослыть смутьяном, предателем.
«Быть, но не прослыть, да, Эд?»
В шумной столовой пахло перегаром. Я пристроился за столом рядом с двумя похмельными Клинками, запихал в себя мясную похлебку, запил теплой водой и отправился в комнату отдыха. Возвращаться в каюту не хотелось. Вдруг в ней окажется Фарри и придется о чем-то говорить, или же, что много хуже, молчать.
— Эй! Эд! — позвали меня, когда я вошел. Общий стол был занят так, что места за ним не нашлось бы даже для подростка. Однако Лав ан Шмерц, каким-то чудом ужимавшийсидящих, встал и помахал мне рукой. Я улыбнулся ему, и протиснулся сквозь узкий ход между топчанами у стены и спинами сидящих на лавке пустынников. Собрал несколько взглядов людей с той стороны, настороженных, недоверчивых.
«Ручной эмпат»
Рядом с Лав ан Шмерцем тихонько хлопал в ладоши Энекен:
— Здравствуй, Эдди!
Ан Шмерц протянул мне руку, и я пожал его сухую, крепкую ладонь.
— Сегодня наш командир забрал с собой Господина Подлость из Ока. Почему ты не пошел? — спросил меня он.
— Приболел, — ответил я.
— Вот это нехорошо, — нахмурился Лав, — что-то болит?
«Душа», — подумал я и сказал:
— Живот.
— Эдди грустный, — заволновался великан. — Почему Эдди грустный?
— Болею, — улыбнулся я ему.
— Найди себе дело, — посоветовал ан Шмерц. — Безделье порождает болезни. Сначала загибается тело, а потом и душа.
— Эдди нужно лекарство. Мне так хорошо помогла красивая девочка! Она дала мне порошок и животик прошел!
— Может и правда тебе к нашему врачевателю заглянуть?
— Нет. Посижу, если не пройдет — полежу.
— Не грусти, Эдди. Не надо грустить.
Я почувствовал на себе нехороший взгляд, осмотрелся в поисках источника. Фур-Фур, кто же еще. Он сидел в углу один, ковырялся в зубах и с насмешкой глядел в мою сторону. Наши взоры схлестнулись. О, как сложно было удержаться и не послать ему в душу немного боли. Но вместо этого я первым отвел глаза. Ну его.
— Хорошо ночью получилось, да? Весь корабль об этом говорит. Сожалею, что не видел этого сам. Энекен волновался, пришлось за ним приглядеть.
— Там было плохо. Небо страшное. Ветер страшный, — пожаловался великан и смущенно потупился. — Не люблю страшное. Днем хорошо, ночью приходят демоны.
— Демонов не существует, — бросил ему Лав ан Шмерц, — я же тебе говорил.
Я сдержался от опровержения. Зачем пугать беднягу.
— Не знаешь, когда мы уже доберемся? — обратился ко мне Лав. — Вечность минула, а мы все тащимся.
— Солнышко греет, — поделился Энекен. — Скоро, да?
— Не знаю. Должно быть, уже скоро… Надо немного подождать. Большую часть пути мы прошли, — ответил я. Проглотил ворчание о том, что это, конечно, если Фарри не успокоится и не перестанет собирать города под свои знамена.
— Очень долго. Очень, — покачал головой Лав. — Ты сам откуда?
Не понимаю как, но эта беседа продолжилась до обеда и чудесным образом подлечила мою душу. Отеческая забота седого Лава и детская душа Энекена оказались прекрасным лекарством. Но после обеда я встретил в коридоре Фарри в компании с наемником Ока, и мой друг ограничился лишь легким кивком в мою сторону. Господин Подлость, заменивший меня в допросах, с кривой улыбкой подмигнул.
Ну конечно же, теперь я Фарри был не нужен совершенно. Теперь у него был другой ручной эмпат. Причем такой, что способен уложить человека на лед, даже не двинув бровью. Кому нужен такой неумеха, как я…
Злость. Во мне вновь забурлила злость.
Буря утихла только через три дня. С Фарри я так и не заговорил, и когда звучал сигнал отбоя, я уже заворачивался в одеяло и, когда приходил мой друг, притворялся спящим. Он также злился, молча укладывался и исчезал до того, как я проснусь. Долгие часы бдения я проводил в компании Лава и Энекена. Мы и раньше неплохо общались, а теперь даже как-то сдружились. На третью ночь я остался в их каюте, на свободной койке. Лав уснул сразу, как лег, и захрапел бродуном. А я очень долго рассказывал Энекену легенды, которые когда-то узнал от Лайлы, и великан восхищался, как ребенок, перебивал вопросами и тихо-тихо, чтобы не разбудить ан Шмерца, хлопал в ладоши.
То была хорошая, теплая ночь.
А наутро наши корабли снялись с места и подошли к Рудни-Онгу. Поселок обнимал небольшую гору и атаки Темного не боялся. Небольшой анклав уцелел и в войне Берега с Содружеством, и посреди «новой парадигмы» Ледовой Цитадели. Перед стенами рассыпались приземистые дома-сугробы с черными дырами печных труб. Несколько машин расчищали дорогу к воротам, за которыми, из сердца города, росли шпили храма. Мы с Лав стояли на верхней палубе с лопатами в руках. Над кораблем висел скрежет уборки. Солнце жарило так, что снег, попавший на черную броню ледохода, таял. Я смотрел на это со смешанными чувствами. От талого льда погиб мой отец, но вот это тепло было безобидным. Оно очищало. Я и Лав сняли шапки, рукавицы. Металл не кусался, его можно было брать голыми руками. Но когда поднимался ветерок — от Пустыни тянуло морозом. Холодная бестия не забывала напоминать о себе.
Фарри не торопился входить в город. Сигнальщики на кораблях обменивались сигналами цветных флажков, меж гудящих машин катался лайар, приставая то к одному ледоходу, то к другому. Жители Рудни-Онга так же не спешили на встречу и устраняли последствия непогоды. Мне бы не хотелось оказаться на их месте. Когда сюда придет Братство, гнев его падет на невольных свидетелей. И так, скорее всего, думали многие из привыкших к тихой жизни рудни-онгцев. Для них мы были не героями-освободителями.
Мы были проблемой.
Мимо с огромной лопатой (в которую обычно впрягались трое) пронесся радостный Энекен, добежал до края. Лязгнул металл о металл, и гора снега полетела с платформы вниз. Великан налег на поручни, глядя, как куски льда и снега бьются о решетки технических ходов, а затем со счастливым видом посмотрел на нас.
— Как вы познакомились? — спросил я Лава, но тот лишь отмахнулся.
— Долгая история.
— К бою! — раздалось на палубе. Мимо работающих людей шел Царн «Темный», — у кого нет своего оружия — в оружейку! Остальные — на лед!
Командир солдат Рубенса вид имел недовольный, и ему не хватало лишь парочки поводов для того, чтобы начать негодовать.
