— А трое? — хитро прищурился тот.
— Смогут, — проронил Энекен и продолжил. — Каждый из нас знает обряд призыва Темного. Даже если один из нас уцелеет, то он вытащит тварь с глубины. И как только та подойдет ближе — осколки души Царна притянет друг к другу.
Он хлопнул огромными ладонями.
— Частицу вырвет из Темного Бога, а это значит, что она не сможет больше питаться его плотью и передавать энергию дальше. Царн умрет. А Темный уснет без этого раздражителя. Все станет хорошо.
Тас Бур выдохнул, потер виски:
— Что если он останется в Темном Боге?
— Это будет неприятно, — пожал плечами Энекен.
— Такое же может быть?
— Вероятно. Я не слышал, чтобы осколки духа запитывались от существ такой силы. Для нас всех это новый опыт. Если одна часть питается от тела, а другая часть питает тело, то при совмещении они либо сожгут друг друга, либо закольцуются, и тело никогда не будет умирать, расходуя силу духа, тогда как дух будет пополнять энергию из тела. Что получается в таком случае — мне предсказать сложно.
Я почти не понимал, о чем идет речь. Потому просто слушал корабль, слушал разговоры заклинателей, слушал ровный голос альбиноса, но думал об огоньках в воде. Думал о Лайле, как о почти забытом детстве. Цеплялся за эти мысли.
Горечи не было. Просто… Будто светлое пятнышко скользило по поблекшей картинке, и там, куда падал лучик, на рисунке появлялись краски и четкие линии. Душе становилось щекотно.
Люди приходили к хозяину и уходили. Я стоял в углу и смотрел вглубь себя. Иногда к нам заходил Тас Бур, и они с Энекеном подолгу говорили. Порою спорили в голос, и тогда я подбирался, вслушиваясь в признаки угрозы в душе шамана, но тот лишь восторгался, и эмоции его были созидательны. Заклинатели обсуждали способы воздействия на дух энергией тела, методы восполнения и смешивания, контактные и бесконтактные. Продление и усиление, консервирование, трансформация. Я мог только догадываться о смысле некоторых слов.
Когда начинал говорить альбинос — оба замолкали, вслушивались, и после сводки переключались на прежний разговор. Может быть, они даже подружились за это путешествие. Ведь был же у Энекена друг на юге, Лав ан Шмерц, почему бы не объявиться и новому приятелю?
— Освободи его, — однажды вдруг сказал Тас Бур. Шаман смотрел на меня, затерянного в углу каюты.
Энекен в мою сторону даже не глянул, но брови нахмурил.
— Это невозможно, — сказал он.
— Отчего же?
— Я переусердствовал и заблокировал лишнее. Но так лучше ему самому. То, что я попытался сделать до этого, оказалось ошибкой.
Лишенный души заклинатель мрачно взялся за железную кружку, из которой пил дымящийся напиток.
— Человеку нельзя давать много свободы и менять его сущность. Это приводит к безумию.
Тас Бур встал, подошел ко мне.
— Он ребенок.
— Знаю. Я полагал, что ему станет лучше. Ты бы знал, каким мусором была забита его голова.
— Зато теперь она пуста. Получается, ты убил его?
Энекен ударил кружкой по столу:
— Не хочу об этом разговаривать.
— Как ты сделал это? — Тас Бур с интересом меня рассматривал.
— Человек — это клубок ниток в голове. Замораживаешь некоторые из них, и многое меняется. Сводишь линии, рвешь линии. Все просто.
Шаман покачал головой:
— Я думаю, ты неправ.
— К сожалению, прав. Душа — это эмоции. Модель поведения задается нитями.
Тас Бур улыбнулся, прищурился.
— Но не душа ли задает нити? — сказал он. Его лицо вдруг напряглось, на татуировках выступили капли пота. Я распрямился в углу, в тревоге, готовый вырвать у шамана кадык. — Не она ли питает их?
— Стоять, — одернул меня Энекен. — Тас? Ты чего задумал?
В моей груди что-то вспыхнуло, будто в жилы плеснули кипятка. Перед глазами заплясали огни. Закружились спирали-зрачки Шона. Заорал Эльм, поднял взгляд висящий в петле Мертвец. Выстрелила себе в висок Лайла.
Я закричал.
Глава тридцать пятая «Мертвец на щите»
Тот день обязан был быть особенным. И он таким стал. Утро встретило безветрием. Невероятно синее небо над головой очистилось даже от признаков облаков. Глубокий яркий цвет поглотил все, и из-за белых полей, уходящих к шрамам вздыбившихся льдин, казался еще глубже.
Я сгреб снежной крупы, поднес раскрытую рукавицу к глазам, изучая сверкающие кристаллики, и повернул ладонь. Снежинки плавно полетели вниз, не отклонившись в сторону ни на дюйм. Тишина, покой.
Энекен исправил то, что сделал Тас Бур. Восстановил растопленные душой «линии» в голове. Заморозил их обратно.
Но что-то изменилось. В воздухе, во мне, в окружающих. Все стало ярче, прозрачнее, прекраснее. Стоя на заструге, превращенной в постамент с крутыми склонами, среди других Гончих, я наслаждался простором Пустыни. Замерзший мир вокруг нас затаился в тишине. Над ледовыми полями всплыло солнце.
«ИзоЛьда» выгрызла нам этот постамент во льду и, как только мы забрались на него по заранее закрепленным тросам, ушла. Ставший родным красный фрет растворился среди ослепительных заструг. Корабль, так много изменивший в обоих мирах, отправился в новое странствие. Ледоход шел на запад, в края, где начиналась власть Фарриана ан Лавани. С собой он вез доказательства жизни за Южным Кругом. С собой он вез компас.
Тас Бур щурился от солнца, прикрывал глаза ладонью, рассматривая горизонт. На шее его висел амулет, созданный Энекеном.
— Энергия плоти экранирует энергию души, и Царн не запитается от нее, — сказал заклинатель, когда раздавал такие игрушки Клинкам. — Не изменит ее.
— А что именно он делает? — спросил Тас Бур. Возможно, он ждал какого-то дара, чего-то удивительного вроде компаса, но Энекен пожал плечами и коротко ответил:
— Греется.
Шаман ухмыльнулся, многозначительно и как бы понимающе повел бровями.
Лидер рыжих парок держался вместе со своими товарищами. Все Клинки Восходящего Солнца остались с ним до конца. Считая, что их вывел сюда Спящий.
Все они собирались умереть на этих ледовых полях. На высеченном постаменте.
Царн шел с севера. Его сопровождал кто-то из Жнецов и исправно докладывал об этом своим координаторам. Гончая-альбинос тихо повторял каждый отчет нашего невольного разведчика. Братство не понимало, почему Царн сменил курс. А мы знали. Просто наш шаман оказался ближе к обезумевшему колдуну.
Вместе с Царном приближалась орда. Я не знал, как она выглядит. Мне представлялась просто толпа людей, идущих по Пустыне в нашу сторону. Может, все они стали как те зверодемоны у «Звездочки», или что-то изуродовало их, как инструментариев пиратского шаппа.
