Рано или поздно чувство безнаказанности появляется у всех серийных убийц, и это становится началом их конца. Последними жертвами Головкина оказались сразу трое двенадцатилетних ребят. По уже отработанной схеме он предложил им украсть сигареты. Мальчишки согласились, прыгнули в машину к «дяде Сереже» и вскоре оказались в его логове.
Из протоколов допросов:
Головкин: «Я сказал им: “Вы про Фишера слышали такого? Вот я это и есть!” Еще я им сказал, что они у меня одиннадцатые, и сейчас буду их убивать – и в какой последовательности».
Следователь: «Чем определялась последовательность?»
Головкин: «Ну Ефремов мне больше всех понравился. Дольше хотелось видеть его мучения…»*
Несчастного мальчика, который ему приглянулся, он мучил больше 12 часов, заставив перед этим помогать в убийстве двух друзей. Утром он отвез трупы троих мальчишек в близлежащий лес и, перед тем как зарыть, долго кощунствовал над телами. Потом снял у одного из убитых цепочку с иконками. Выкинул иконки, а цепочку надел на себя как оберег.
Маньяки почти всегда мистики и «коллекционеры». Головкин не исключение. После каждого убийства он оставлял себе на память маленькие, приглянувшиеся ему трофеи. От своей четвертой жертвы сохранил череп и демонстрировал его очередным несчастным для дополнительного запугивания.
Ночь с 15 на 16 сентября 1992 года стала самой страшной в истории его преступлений. Спустя месяц его арестовали.
Поиску и поимке маньяка помогли следующие факторы:
• преступник, вероятно, имел опыт разделки мяса или медицинские знания;
• преступник имел доступ к кормовой соли, поскольку именно ей засаливал кожу убитых;
• места обнаружения трупов располагались на довольно ограниченном участке;
• одно из убийств было совершено в 1991 году во время Августовского путча, когда въезды и выезды из Москвы и Подмосковья были под особым контролем правоохранителей, – это еще раз подсказало следователям, что убийца проживает в районе совершения преступлений;
• у последних трех жертв был приятель, который позже дал показания о том, с кем и на какой машине уехали мальчишки.
Приведи сына
В камере Головкин поначалу нервничал. Дважды пытался наложить на себя руки. Но вскоре успокоился. Постоянно курил – никотиновую зависимость он заполучил еще в школе.
На вопрос следователя во время одного из следственных экспериментов: «Как вы убивали своих жертв?» – невозмутимо ответил: «Приведи сына – покажу». Повторю, он не бахвалился своими преступлениями и не рвался к славе. Эта циничная фраза, сказанная следователю, – обыкновенный фашизм, которым он пропитал себя с самого детства.
«Когда Головкина расстреляли, – поделился его сокамерник, – на следующий день у нас баня была. Меня вывели на помывку, смотрю: стальная дверь ведет в подвал, а перед ней лежит телогрейка старая, полосатая, которую смертники носят, форма тоже полосатая, и квитанция с надписью: “Головкин Сергей”».
* * *
Считается, что у каждого в жизни есть своя миссия, пусть даже крошечная. И я вдруг задумалась – в чем была «миссия» Головкина? Негодяя, прожившего тридцать шесть лет в лютой ненависти и изуверских убийствах? У меня нет ответа. Может быть, его жизнь – предупреждение всем нам: если маньяк выходит на тропу, пощады не будет. И заманчивые, на первый взгляд, приключения, от которых порой сложно отказаться, могут привести к трагическим последствиям.
Дневник профайлера
Экземпляр
Город Т.
2017 год, апрель
В одной из тех командировок, где мне необходимо было принимать непосредственное участие в следственных действиях, довелось опрашивать довольно интересный «экземпляр». Вообще считаю недопустимым говорить о человеке, как о вещи. Но, учитывая количество безжалостно убитых им людей, думаю, термин «экземпляр» вполне сойдет. Тем более я скована обязанностью не разглашать его имя и фактические детали дела. Сначала хотела окрестить его как Волан-де-Морта – Тот-Кого-Нельзя-Называть. Но потом решила, что слишком много чести – быть названным пусть и именем злодея, но все же одного из главных персонажей популярной саги. Так что «экземпляр».
Это дело было одним из самых непростых. Первые сложности начались еще на этапе ознакомления с материалами. Передать их следователь не мог, почитать их можно было только в отделе. Но перед поездкой мне было необходимо взглянуть хотя бы на фабулу и, по крайней мере, на допросы будущего подэкспертного. В итоге после долгих прений было решено, что следователь прилетит в Москву со справкой по делу, протоколом осмотра места происшествия и одним протоколом допроса. Доступ же ко всем остальным материалам я смогу получить только на месте.
Работать совсем «с колес», конечно, не планировалось. Но и ставшее ритуалом прокручивание информации о деле в самолете или поезде полноценно реализовать не удалось. Город встретил довольно прохладным, но не слякотным утром, а следователи в отделе – растворимым, но вкусным и горячим кофе. А еще двухчасовой беседой, совершенно не относящейся к делу, но, пожалуй, добродушной.
Следующие двое суток я провела за изучением восьми томов уголовного дела, касающихся эпизодов с участием моего будущего подэкспертного. Связи с коллегами у меня не было, поскольку телефон совершенно бесцеремонно прохлаждался на столе у дневального недалеко от входа в отдел. Поэтому вместо консультации с командой возникавшие у меня вопросы я обсуждала то с портретом председателя Следственного комитета России, заботливо протираемым от пыли и висевшим строго напротив стола, то с небольшим латунным бюстом Николая II. Довольно сдержанные собеседники. Спешу успокоить читателя – я не сошла с ума. Вербализация в таких случаях помогает послушать самого себя со стороны и что-то скорректировать.
Ночью перед опросом я не спала. Так происходит почти всегда. Когда за мной приехала машина, я уже минут 40 сидела на лавочке возле гостиницы и рассматривала прохожих. Дорога до СИЗО прошла в тишине. Я прокручивала в голове беседу с подэкспертным.
С первого же взгляда на человека, находившегося в клетке, стало ясно, что передо мной тот самый интересный экземпляр. Поняла, что будет долго и непросто. Пожалела, что не было возможности пронести «контрабанду» – бутерброд или конфету. Уже знала, что говорить со мной «просто так» не начнут.
В СИЗО проносить почти ничего нельзя. Запрещено. С собой была только рабочая папка с пустыми листами для заметок. Позже, во время опроса, подэкспертный выпросил мою папку, и я спокойно ее отдала. Подумала – если это поможет откровенному разговору, то не велика цена. Он объяснил, что делает зарисовки – увлечение, дескать, такое, когда в камере нечем заняться. Почему бы и нет? Ну умеет рисовать – пусть рисует. Потом выяснилось, что лишь малая часть листов ушла на так называемые зарисовки. А большую их часть (эти листы ведь гораздо удобнее тетрадных) он использовал для написания бесчисленных жалоб.
