Ведущий. Через несколько минут, после того как все займут свои места, он станет главным на площадке. Спокоен, собран и немного отстранен. Знает почти все, что будет происходить дальше: сколько раз ему поправят грим, какая будет играть музыка. Он помнит, что ему говорить, но все равно смотрит в свой планшет, видимо повторяя текст. На секунду кажется, что он и так отлично помнит сценарий. Просто это такой способ отключиться от происходящего вокруг. Он представляет, куда смотреть и как двигаться, чтобы картинка соответствовала запросу публики и пожеланиям руководства канала. Ведущий знает, что его ждет несколько часов напряженной работы, на протяжении которых ему предстоит отдавать эмоции. Кажется, он даже знает, сколько человек захотят сделать с ним селфи после окончания съемок. Этот человек занимается тяжелейшим трудом, хотя на экране остается только красивая картинка.
Начинается съемка. В студии появляются герои. Забегая вперед, скажу, что на ток-шоу пригласили родственников жертв и родственников Попкова, а также тех, кто с ним работал и кто его искал. Много лиц, много горя и страха. Воспоминания, истории, чья-то боль. Но больше прочих мое внимание привлекла супруга Попкова. Я смотрела на женщину, которая к этому моменту испытала многое. На женщину, которая в некотором смысле потеряла себя. Ее лицо почти не двигалось. Характерные для любого другого человека мимические движения почти отсутствовали. Выглядела она как затравленный, но хищный зверь, не страшный, просто уставший, но все еще пытающийся защитить свое «гнездо». Она, как волчица, до последнего защищающая свою семью, ставит под сомнение доводы следствия и обвинения окружающих. В этот момент она верит, что это не он.
Практически весь эфир жена Попкова провела с одинаково каменным лицом. На вопросы отвечала формально. Мне было необходимо понять, способна ли она еще на проявление эмоций. Но когда человек находится в такой глухой эмоциональной обороне, сделать это не очень просто. Да еще и в такой обстановке. Как правило, приходится идти на провокацию.
Я спросила, не принимала ли она успокоительное средство перед эфиром, и вполне ожидаемо получила сдержанное «нет». Пришлось немного увеличить прессинг, отметив, что, судя по ее поведению и реакциям, она спокойна. Женщина посмотрела на меня тяжелым взглядом исподлобья. Один уголок губ ушел в сторону, брови сдвинулись, зубы сжались. Так выглядит презрение. Читатель без труда может найти запись той телепередачи и, замедлив скорость воспроизведения, заметить эти мимические проявления.
Это было хоть что-то, хоть какая-то реакция. Я уже была готова задать еще один вопрос, однако из зала донеслось: «Нет, она не спокойная», – и начался гомон. Не люблю ток-шоу.
«Я вторые сутки уже не сплю», – процедила она и снова ушла в глухую оборону. Второй раз в условиях съемочной площадки не стоило и пытаться идти на провокацию.
Среди всеобщего гвалта можно было разобрать выкрики, не все из которых вошли в окончательный монтаж: «Может это ты его таким сделала?!», «Ты должна была раньше заметить, что он убивает людей!», «Ты его покрываешь!», «Соучастница!», «Как же ты не увидела такого монстра?!»
Строго говоря, не должна была. Да и вполне могла не увидеть. Была бы женой Спесивцева, ну, может, и поняла бы, а в случае с Попковым – нет. В их отношениях едва ли царили нежность и теплота, привычные многим, но и разглядеть серийного убийцу в муже, таком муже, которым, скорее всего, был Попков, ей было непросто.
Такие обвинительные пострассуждения всегда до гениальности просты и очевидны, но столь же ошибочны и невежественны. Человек, не связанный с правоохранительной работой, не обязанный каждый день искать преступников, находить признаки чего-то страшного в малейших деталях и нестыковках в поведении, едва ли смог бы заподозрить в Попкове хладнокровного убийцу. Даже бывшие коллеги, двое из которых присутствовали в студии, говорили, что никаких признаков не замечали. В данном случае жена вполне могла списать чрезмерную авторитарность его характера на сложности по работе, требования строго следовать правилам и угрюмость – на оправдание «ну, милиционер же», отлучки или опоздания – на срочные и неотложные служебные дела. А созависимость в отношениях помогла бы ей найти вполне объективное оправдание и более странным обстоятельствам или чертам характера.
Кроме того, убивал он в течение 20 лет и, разумеется, не каждый день. Это делало «отлучки» не такими уж заметными. Да и время он мог выбирать такое, чтобы жена и дочь не могли ничего заподозрить. Других способов обеспечить себе «прикрытие» у него также было достаточно.
У Попкова существовал набор поведенческих стереотипов. Один из них – как должен вести себя примерный семьянин. Повторюсь, он не был настоящим семьянином, но роль эту мог играть вполне успешно.
У него были шаблоны на все случаи жизни, которые отлично срабатывали, когда он подсаживал к себе в машину женщин – галантно открывал дверь, предлагал подвезти, выпить, развлечься, а потом насиловал и убивал тем, что оказывалось под рукой. Но что же явилось триггером для его преступлений?
В 1993 году, вернувшись домой со смены в неурочное время, он увидел в мусорном ведре использованные презервативы. Жена упираться не стала и сразу призналась в измене с сослуживцем. Об этом супруга Попкова рассказывала сама. Она, кстати, до того, как вскрылись страшные подробности биографии мужа, считала, что он ее простил, поскольку не упрекал и даже не вспоминал о случившемся между ними. Оставлять без материнской заботы дочь, которая тогда была еще совсем мала, он не захотел. Хотя сам признавался, что были мысли и желание убить супругу. Но дочь должна была вырасти в полной семье. Важно понимать, что о благородстве речь здесь не идет. Гораздо более вероятно, что определяющую роль сыграло нежелание менять уже скрупулезно выстроенный образ семейного человека. Ну и, разумеется, ширмы семьянина лишаться было нельзя.
Он набил морду кавалеру жены и устроил ее на работу в паспортный отдел – в том же здании, где располагалось местное отделение милиции. Попков работал там оперативным дежурным в звании младшего сержанта и теперь мог постоянно держать жену в поле зрения. Это контроль, усвоенный им с детства. Контроль, присутствующий почти всегда и проявляющийся по-разному, но во всех аспектах жизни.
Измена жены глубоко ранила его? Такой штамп можно было бы применить, если бы мы говорили про среднестатистического человека. Но у нас ситуация иная, и поэтому считаю необходимым описать этот момент чуть более образно.
Представьте, что человек, строя свою жизнь, как бы складывает ее из камней. Вы наверняка видели такие «башни» из гладких булыжников или сами их строили. Каждый камень в такой «башне жизни» имеет собственное значение, для чего-то необходим, символизирует эмоцию, событие, клочок памяти или человека в нашей жизни. Иногда камни дают трещину. Кто-то из нас с вами такой камень заменяет или аккуратно извлекает, а потом продолжает строить башенку. Из-за треснутого камня башня нормального человека не упадет, не разрушится, не сломает соседние башни-жизни.
Но с Попковым ситуация иная. Он тоже, как мог, строил свою башню. Но из-за патохарактерологического развития личности почти все его камни, лежавшие в основе фундамента, уже были треснутыми, и еще одного дефектного булыжника в виде неверности супруги башня не выдержала. Начала разрушаться и, падая, рушить башни-жизни тех, кто был рядом.
