Я знала, что звери могут подчинять, приглушать муки совести и вопросы к себе. И пользовалась этим, отдаваясь в его руки. Только его горячий выдох в шею говорил, что ему бы тоже не помещал токсин — Киан сдавался желаниям, хотя планировал сопротивляться; был осторожен, хотя напряжение диктовало наброситься и утолить голод. Сложно представить, как он выдержал столько времени… И мне бы испугаться, потому что сама же вынуждаю его брать свое. Только я отдавала — отвечала ему со всей страстью и такой же жаждой. Какое-то неизвестное существо дремало внутри, а теперь Киан выпустил его наружу. Я не узнавала себя…
Кухня наполнилась пошлыми звуками секса — ударами тела о тело, моими стонами и вскриками и его рычанием. А когда он вдруг запустил мне пальцы между ног, все будто отключилось. Меня словно вывернуло наизнанку, и теперь все, ради чего я дышала — его ласка. Острая, жгучая и невыносимо настойчивая. Он закручивал ощущения и эмоции в одну пружину, пока та не развернулась с такой силой, что меня затрясло, а между ног все задрожало. Я раскрыла глаза, хватаясь за его руки и сжимая его член внутри. Никогда не испытывала ничего подобного… Его руки соскальзывали с влажной кожи, и он больно вцепился в бедра, кончая следом.
Когда он толкнул меня на стол и навис сверху, я едва успела выставить руки, чтобы не впечататься лицом в поверхность. Так мы и замерли, пытаясь отдышаться. Холод потихоньку заполнял пространство между нами, остужал тело и мысли…
И душу сжало от чувства вины.
Я задрожала, приподнимаясь. Но не у одной меня было не в порядке с душевным спокойствием. Киан сгреб меня и молча вскинул на руки. Мазнув взглядом по его лицу, я будто на глыбу льда напоролась — таким он был холодным и острым.
Мы вернулись в спальню, где он, не сказав ни слова, меня оставил. Вернулся через несколько минут с чашкой чая с молоком, поставил ее в тишине на тумбочку и вышел. А я, наконец, разрешила себе закрыть глаза. По телу гуляла противоречивая сытая слабость, отголоски срыва с катушек еще сбивали дыхание и растворяли тревожные мысли. Это был уже не токсин…
Я все сделала правильно — примчалась в единственной попытке помочь ребенку… Не в моих силах сопротивляться таким планам судьбы.
Только нервы вдруг дернуло звонком мобильного в рюкзаке. Неужели здесь была связь? Я поспешила докопаться до аппарата, что дал отец, но в пустоши он совершенно точно перестал принимать сигнал. Как же он теперь звонил?
— Лали, — услышала голос отца, а потом появилась и картинка. Слабая, пропадающая, но вполне различимая. — Лали, ты меня слышишь?
— Да, я слышу тебя, — заговорила тихо, прикрыв аппарат ладонью. — Как это возможно?
— На станции приемник, я же говорил…
Я пропустила мимо ушей. Не собиралась же задерживаться, только вещи взять…
— …Лали, у меня тут еще кое-кто. Вернее, я тут в гостях… — вдруг улыбнулся он, утопая в помехах.
Но Джастиса рядом я разглядеть сумела.
— Джас! — выдохнула изумленно.
— Привет, — он обеспокоено уставился в экран. — Твой отец с нами…
— Как?
— Нам очень хотелось тебя увидеть. — И он поднес камеру к стеклянному боксу.
— Как он? — влипла я в экран.
Малыш выглядел также, как и всегда. При виде уродливой трубки, помогающей ему дышать, сердце сжалось так, будто на него камень уронили, и сил не осталось вовсе.
— Все так же — стабильно, ровно. Подрос немного и поправился. Я знал, что будешь волноваться. А твой отец говорит, прогноз погоды поменялся. Хорошо, что вы успели дойти…
— Да, — кивнула я, жадно всматриваясь в изображение малыша.
— Лали, не вздумайте возвращаться в бурю, — снова взял аппарат отец. — Как проводник?
— Нормально, — машинально кивнула я.
— Ты нашла ящик хранения? Не было проблем открыть?
— Пап, еще не искала. — И я нервно сглотнула. Стоит ли беспокоить их известием, что мой проводник — большая переменная в уравнении всеобщих ожиданий? И результат неизвестен… — Мы устали. Решили сегодня передохнуть.
— Буря будет несколько дней, не рискуй. Поняла меня? Мы с Джастисом с малышом, с ним все нормально, слышишь меня?
— Да, поняла, — кивнула, усилием воли заставляя себя взять в руки и не разрыдаться. — Как же тебя пустили в Аджун?
Мы не сказали Рэму о моей поездке. Дело было не в опасениях, что Рэм не пустит. Как раз наоборот. Он поможет и тем самым получит кучу проблем. Его нельзя было втягивать. Он — главный обвинитель, и если позволит мне вернуться на базу, то потеряет право представлять защиту в делах, подобных этому. Этого нельзя было допустить.
— Джастис поручился. Я все же дедушка его подопечного…
Я улыбнулась:
— Спасибо, пап. Джастис, спасибо…
Слезы все же покатились по щекам, и я была благодарна отвратительной связи, которая делала все возможное, чтобы никто не заметил моего состояния.
— Отдыхай. До связи!
Когда вызов закончился, я опасливо прислушалась к тишине. Но звукоизоляция на базе слишком хорошая — этим я и пользовалась, пробираясь к медведю с ветчиной… Зря я считала себя невинной жертвой обстоятельств. Это я виновата, что медведь меня выбрал. Сама мозолила ему глаза день за днем. Будто моя ветчина могла его спасти… Идиотка.
Меня жрало чувство вины, и я пыталась облегчить ее. Но даже за простые поступки иногда приходится нести сложную ответственность.
Наличие связи немного расслабило — теперь я хотя бы знаю, что с малышом по-прежнему все нормально. А значит — у меня есть время. Только на что именно?..
8
Я ходил туда-сюда по комнате, пытаясь сбросить напряжение, которым налились мышцы — все, что осталось от привычной боли, мучившей месяцами. Но даже это уже не устраивало. Девчонка оказалась лучшим лекарством. И я убеждал себя изо всех сил, что люди мне должны, и я взял то, на что имел право. Только было тошно…
Зверь дергался внутри, будто снова был в клетке и не находил покоя.
Я же не смогу ее держать здесь. Девчонка лечила меня — я больше не нуждался в обезболивании, только в ней. Но ресурс не вечен. Люди не живут в пустоши. Им нужно много всего — семья, друзья… Все то, что так редко нужно мне. Если она заскучает, затоскует о родных и загнется тут у меня, то и лечения больше не будет.
Зверь зарычал на эту мою потребительскую мысль, и я уперся кулаками в стол. Не могу ее держать тут насильно… Кого я обманываю? Я же насмотрелся на это до тошноты, никогда не смогу так же. Но и без нее мне, кажется, не жить больше нормально. Что-то рычало об этом внутри, дергало за живое и не давало покоя.
Мой зверь — одиночка. Если его не устраивает положение дел, то мне и подавно не найти покоя.
С губ слетел смешок. Пройти через все, что едва не убило, и в итоге проиграть без борьбы. Я растянулся на кровати и прикрыл глаза. Наверху мела метель — я слышал завывание ветра в трубах. Иногда казалось, что в нем пульсирует волчий вой. Перед глазами снова неслась поземка, уши забивало рычанием и криком.
