Я хотел быть как он, тянулся. Хотел, чтобы Алексей Викторович гордился мной как учеником. И как человеком.
Он не любитель раздавать советы, всё же мы не родственники, но пару раз кое-что говорил. Так я ушёл от уличных драк, так тормознул с лёгкой наркотой, лишь попробовав. В универ подался тоже с его тычка, так бы и не подумал, мне бы колледжа на крайняк хватило.
Он так-то не особо болтливый, но иногда с ним полезнее помолчать — больше можно почерпнуть, чем в беседе со многими.
Я переодеваюсь, натягиваю куртку, капюшон от толстовки и выхожу. Шевцов стоит возле боковой стены здания, рядом в снег воткнуты две уборочные лопаты. Трудотерапия — понятно. Я подхожу, беру одну, и мы в молчании начинаем расчищать снег.
Мороз вроде не сильный, но разгорячённые щёки покусывает. Стараюсь дышать через нос, но горло всё равно першит горечью. Только хрен его знает, физическая эта горечь или снова эмоции душат.
— Баба? — спрашивает тренер, откинув очередную порцию снега.
— Девчонка, — уточняю в ответ. Ну какая она баба? Язык так назвать не поворачивается.
— Зацепила?
— Я не знаю, — втыкаю лопату и опираюсь на черенок.
— Ты работай давай, так думается проще, — подгоняет Шевцов.
Зацепила ли? Пиздец. Какого хера она вообще со своим «стань моим первым» приклепалась? А я, дурак, повёлся. Зачем? Была установка: Юлька — кореш. Всё. Баста. Корешей не трахают.
Кто ж знал, что за стеной «кореш» такая хуйня. Бурлящая лава, обратно живым не выйти. Мозг плывёт — так хочу её. Глаза закрываю и вижу, как выгибается подо мной.
Захожу в переписку и приколы, что слали друг другу, больше не кажутся смешными. И это ебучее её «спасибо». Типа сделал дело — проваливай.
Я скучаю по ней. По своему Юльке-корешу. И я хочу её. Дымится от запаха одного, когда рядом.
Ненавижу тебя, Конфета, за то, что всё сломала. И сбежала. Дружить она собралась дальше. А мне что делать? Как мозги на место вернуть? Я ж её не членом хочу, а головой.
Херня все эти сказки про дружбу с привилегиями. Мне убивать хочется любого, кто в радиусе десяти метров возле неё. Как она себе это дальше представляет?
«Привет, Егор, как дела? Я тут вчера у тако-о-ого парня отсосала!»
Ну нет. Хрен. Не бывать этому дерьму.
— Всё как-то запуталось, — продолжаю махать лопатой, говорю будто сам с собой. — Она мне как сестра. Была.
Тут Шевцов меня удивляет. Он отставляет лопату и достаёт сигареты. Я вообще не знал, что он курит. Мне как-то за то, что запах услышал, такой армагеддон устроил в тренажёрке, что потом не то что курить, дышать не хотелось.
— Я не знаю подробностей, Егор, — подкуривает, — но вижу, что тебе реально хреново. А по поводу этого «как сестра» уж поверь, я тебя очень хорошо понимаю. Поэтому хочу предупредить: не руби сгоряча. Оно тебя всё равно настигнет, если суждено.
[1]
Мы ещё немного помолчали. На мой взгляд на сигарету мне был показан фак. Не очень педагогично, но Шевцов никогда и не претендовал. Да и я уже не ребёнок.
Домой я иду пешком. Машину оставил в мастерской, завтра надо подлатать кое-что. Дребежжит возле правой передней стойки.
Морозный воздух студит дыхание, но в венах кровь кипит. Сердце неделю адреналином питается.
Сёма ещё вчера масла в огонь подлил.
— Верт, вы с Конфетой потрахались, что ли?
— С чего ты взял эту чушь?
— Да ты же весь дымишься. А у неё глаза на мокром месте. Вам давно пора было, а то заладили со своей дружбой. Только чёт вы наворотили, как мне кажется.
— Ты в психологи заделался, Сём?
Друг сдёрнул пластырь, которым я тщетно пытался прикрыть болючий нарыв. Я не знаю, что это за заноза внутри и почему она пускает столько яда в кровь. Не знаю, есть ли этому название и научное объяснение, только меня это реально бесит.
С Семёном мы в итоге на полдня поссорились после его «ты дружбана своего сотрёшь, трахая весь универ, пока мозги заработают, наконец».
Я его послал, он покрутил у виска пальцем и ушёл на допы. Общаться уже начали вечером.
Матери нагрубил по телефону, с пары выгнали за спор с преподом. Все мозги, блдь, прогорели с этой Конфетой.
И вот сейчас что я делаю в одиннадцать вечера в субботу? Сталкерю в окно с выключенным светом.
У неё зашторено окно, но когда встаёт к шкафу, видно контуры тени. И я как дурак всматриваюсь, одна ли она. Кровь по венам разгоняется, несётся, тараня стенки и взвинчивая пульс.
Неадекватная реакция. Ненормальная.
Нужно глушить её, давить всеми доступными способами.
К чёрту тебя, Конфета.
* * *
Утром в понедельник голова ещё шумит от дикого загула в выходные. Я как ушёл из дому в субботу в начале двенадцатого ночи, вернулся уже под утро понедельника. Пришлось ехать на автобусе в общагу.
Ну и дичь этот общественный транспорт.
Зато вроде как стало легче. Когда натрахаешься до дрожи в коленях, чтобы уже если вставал, то с болью, кажется и не так выворачивает.
Казалось. Но едва я вижу её в коридоре, кости снова начинает ломать. Стоит со своими подругами у расписания, улыбается. Весело ей.
Ну-ну.
На меня когда взгляд её случайно падает, каменеет и отворачивается, поджав губы.
Хорошо, пусть воротит нос. Так быстрее переживётся, перебродит и выветрится яд, пущенный ею в кровь.
В коридоре шумно, толпа из нескольких групп. Семён что-то говорит, я хочу переспросить, но тут меня привлекает другой разговор.
— Ай, Димка, осторожно! — Меляев с параллельного потока зажал тёлку у подоконника, обхватив за талию под футболкой. — У тебя опять часы царапаются.
Стоп.
В голове срабатывает гонг. Я, когда мысли гонял, подозревал его и ещё пару утырков, но уверен не был. До этого момента.
Юлька тоже замирает и резко оборачивается. Мне секунды хватает, чтобы понять по её лицу, что она узнала ублюдка.
Роняю рюкзак прямо на пол.
Пиздец тебе, чмошник.
11
Юля
Это он! Я узнала. И голос, и дебильный смех, даже лицо вспомнила. Я знаю, как его зовут — это Дима Меляев, третьекурсник.
Тошнота подкатывает моментально. Во рту пересыхает, а сердце начинает колотиться в груди.
Егор тоже оборачивается, скользит взглядом по мне, считывая реакцию. Его лицо каменеет, взгляд становится тяжёлым. Я знаю, что это значит. Он в бешенстве.
