— Девушка, с вами всё в порядке? — спрашивает таксист, и я замечаю, что по щекам катятся слёзы. — Вас обидели? Может, позвонить стоит куда?
— Нет, я в порядке. Спасибо, — силюсь улыбнуться. Заботу, пусть и чисто этикетную, сейчас не часто можно встретить.
У дома родителей расплачиваюсь с таксистом. Сумка так и осталась в машине Вертинского. Хорошо хоть после буфета в универе в карман сдачу положила.
Пока поднимаюсь на лифте, пытаюсь выровнять дыхание и придать лицу спокойное выражение. Родителей не стоит волновать.
— Юляша, — улыбается мама, открыв двери, — ой как хорошо, что ты приехала! А я смотрю, времени уже сколько, решила, что ты не успела. Уже и пирог мясной остыл.
— Привет, мам, — обнимаю её с порога. — Соскучилась.
— А папа ещё не вернулся. Давай заходи, мой руки. Сейчас чай налью, да надо Бублика выгулять.
Хоть эту квартиру родители купили недавно, она впитала атмосферу моего отчего дома. Вкусно пахнет маминой едой, папина книжка на столе вверх корешком. Вот только новый житель появился — маленький пёсик породы тойтерьер по кличке Бублик. Милое, суетливое создание.
Пока иду к ванной, он уже путается у меня под ногами, скачет и подскуливает, требуя срочно взять его на руки или хотя бы потрепать по холке.
— Иди сюда, малыш, — подхватываю пса и даю лизнуть себя в щёку.
Мою руки и прохожу на кухню. Усаживаюсь за стол, пока мама отрезает пирог и наливает чай.
— Как дела, Солнышко? Тебя Серёжа привёз? Почему не зашёл?
— Нет, я на такси. Сергей занят, а машину брать не стала, не увидела в прогнозе, что дождь обещают.
— Поняла, — мама улыбается и ставит передо мной на стол чашку и тарелку с пирогом. — А как в университете дела?
Она усаживается напротив и подпирает кулаком подбородок, глядя на меня с теплотой. А у меня в душе такой ураган. И мне хочется поделиться. С кем, если не с мамой? Раньше у меня был такой человек, но теперь он и есть причина боли.
— Егор вернулся, — говорю как можно более ровно. — Встретились в университете.
У мамы по лицу вдруг бежит тень.
— Ой, плиту не выключила! — спохватывается и вскакивает.
Я наблюдаю, как она начинает суетиться. Щёлкает ручкой режима на плите, хотя та стояла на нуле. Берёт тряпку и начинает вытирать стол.
— И… как у него дела? — спрашивает не оборачиваясь.
— Не знаю.
— Слушай, Бублик сейчас кучку сделает. Ты доедай, а я побегу его выгулять. Как раз и отцу наберу, узнаю, скоро он или нет.
Мама набрасывает ветровку, подхватывает собаку и уходит, оставляя меня в недоумении от такой перемены в поведении.
И тут у меня где-то в груди пробивает током.
— Не может быть, — резко подскакиваю и говорю сама себе.
Но болезненная догадка жжёт, и я срываюсь в спальню родителей.
Мама почему-то думает, что если она спрячет что-то в ящик с нижним бельём, то это точно никто не найдёт.
С гулко стучащим сердцем открываю ящик в комоде, до последнего надеясь, что я ошибаюсь.
Но…
В углу нахожу свой старый смартфон. Треснутый экран. Прямо перед аварией я держала его в руках и писала сообщение Семёну.
Выключен.
Жму кнопку — не включается. Быстро подсоединяю к зарядке, что лежит у мамы на тумбочке у кровати.
Кажется, будто ещё никогда так долго я не ждала, пока включится телефон. Заставка, логотип, приветствие.
Открываю мессенджер и зависаю, ощущая, как по спине идёт волна жара.
Пропущенный. Пропущенный. Пропущенный.
«Конфета, прости»
«Прости, что не уберёг»
Следующее сообщение через неделю:
«Юля, как ты? Возьми трубку. У меня тут забрали телефон, только вернули. Перезвони»
«Конфета, я с ума схожу. Сдохну без тебя. Я вижу, что читаешь. ОТВЕТЬ. Мой новый номер 789-хх-91»
А потом ответ. От меня.
«Ненавижу тебя»
Я не писала этого! Родители сказали, что телефон разбился во время аварии.
И ещё сообщения от него. Он просит прощения, говорит, что думает только обо мне, что готов на всё ради меня, хочет увидеть.
«Не звони мне больше и не пиши. Может, когда-нибудь. Мне нужно время»
Последнее сообщение исходящее. От меня.
Чувствую, как по щекам катятся слёзы, а воздух в груди спирает так, что не продохнуть.
В коридоре щёлкает замок. Я сдёргиваю телефон с зарядки и выхожу.
Мне даже говорить не приходится. Мама и так всё понимает. Она прикрывает на секунду глаза и тоже начинает плакать.
— Прости меня, доча. Прости, пожалуйста! — делает шаг ко мне прямо в обуви, но я отшатываюсь. Просто не могу поверить в глубину такого предательства. Это так больно. — Юля, мы с папой…
— Вы с папой сделали мне очень больно, — прихожу в шок от того, насколько твёрдо звучит мой голос, хотя внутри один за другим происходят ядерные взрывы.
— Юля, — мама всё же берёт меня за руку, и я концентрирую на этом жесте внимание. Не хочу смотреть ей в глаза, — нам было так страшно за тебя. Мы винили Егора. Понадеялись, что раз он уехал, ваши пути разойдутся. Хотели признаться, а потом ты встретила Сергея, и вроде бы всё стало налаживаться. Юль, дочь…
Я выдёргиваю руку и делаю шаг назад. Отворачиваюсь, тихо глотая слёзы. Получается, я как бы сама прогнала его. А он уважил мои чувства, дал мне время, которое я просила. Не бросал!
— Он чуть не убил тебя, Юля! — в голосе матери слышу отчаяние. — Что нам с папой нужно было делать?
— Не врать.
Знаю, что поступаю жестоко. Понимаю, что ей сейчас плохо. Но разве мама не видела, как плохо было мне? Больше двух лет! Я же сгорала. Неужели она не слышала, как я плачу? Как разбиваю о стену не один телефон в ответ на «абонент недоступен»?
Хватаю джинсовку с вешалки, быстро натягиваю кроссовки и вылетаю в подъезд, игнорируя плач мамы и скуление Бублика.
Что мне теперь со всем этим делать? Захочет ли Егор меня слушать после того как я утром ударила его и сбежала? Что я ему скажу?
21
Егор
Снова, блядь, сбежала. Как всегда. Ничего не меняется. Едва начинает пахнуть жареным, Конфета сваливает.
Два года, мать твою, Юля! Да уже почти два с половиной. Надоело. Я ей тогда нужен был только как друг и член на один раз, теперь и вовсе не обошёлся. Ответочка от судьбы. Когда имеешь всё что движется, не задумываясь о том, что же чувствует это самое, что движется.
