От тихого, скрипучего голоса мне стало словно бы легче, но потом из глаз все же брызнули слезы. Тихое завывание било по ушам, страшно нервируя и не давая успокоиться. Мне хотелось, что бы кто-то сто издал этот разрывающий, полный боли и тоски, звук, наконец замолчал.
— Поплачьте, моя хорошая, славная девочка. Поплачьте и все пойдет. — Завывания стали громче, и только тогда я поняла, откуда идет звук.
Это была я.
Судорожно всхлипнув, пытаясь прекратить это все, я медленно попыталась выпрямиться. Кажется, мне становилось легче.
— Он был груб с вами? Этот ваш тайный мужчина с мягкими словами и крепкими руками?
— Нет, — я истово затрясла головой. Совсем не хотелось, чтобы Сальватора хоть в чем-то обвиняли. Тем более, в грубости. — Совсем наоборот. Он была так нежен, так внимателен…
Я не сумела договорить, разрыдавшись сильнее прежнего, как какая-то деревенская девчонка, упустившая козу из загона.
— О, моя хорошая, — в голосе старухи тоже присутствовало сожаление, словно она разделяла эту боль вместе со мной.
— Почему мне так больно? Почему так горько? — не в силах больше справиться с собой, сквозь рыдания и завывания просипела я, поднимая глаза на старуху. — Я знала, что делаю.
— Иногда грубость и жестокость бывает проще пережить, чем ласку, — покачала головой старая ведьма. — Вы же сейчас горюете не о том, что произошло? Так?
Я смогла только покачать головой, вытирая рукавом слезы, замочившие уже и ворот платья.
— Кажется, вы рыдаете о том, чего не может случиться в будущем. — Видя, что меня начинает бить крупная дрожь, старуха накинула на плечи покрывало, сдернув то с постели. — Рыдайте, моя принцесса. Рыдайте. Иногда будущее достойно того, чтобы его оплакали.
— Но я знаю, что это не правильно…
— Ничего, моя принцесса. Все пройдет. И завтра вы вновь станете сильной, как всегда. И в столице сделаете все так, как запланировали. А сегодня можно немного побыть просто женщиной. Идемте, ваша ванная готова.
Уже сидя в горячей, наполненной ароматной водой, ванне, я немного успокоилась. Да, старуха была права, это просто накопилось за многие месяцы и вдруг вылилось, запнувшись о события сегодняшнего дня. Выгнав всех за ширму, желая побыть хоть в каком-то уединении, я не хотела просто отмокала, не желая чтобы меня трогали чужие руки. Чтобы не стерли эхо тех прикосновений, что еще ощущались на коже.
Когда слезы закончились, я даже сумела улыбнуться, радуясь, что все же решилась. Пусть это бело немного безрассудно, немного глупо, но все же мне теперь точно будет о чем вспоминать снежными зимними вечерами, когда от безделья в голову лезут непрошенные мысли. А так у меня будет своя небольшая, полная нежности и тепла, тайна.
* * *
Сказать что меня удивила решительность этой девушки будет не правильным. Она меня поразила не столько принятым решением, которое в принципе не должно было прийти в голову барышне такого достойного происхождения, но и той уверенностью, с которой Полли отстаивала собственное мнение. В ее словах не было сомнения. Да, присутствовало легкое волнение, тревога, но не сомнение. Она точно знала, чего хочет и как э ого добиться. И кто я такой, чтобы ей в этом отказывать?
Меня до глубины моей очерствелой, но все еще не теряющей надежду, души впечатляло то, как открыто и честно Полли принимала ласку. Отдаваясь без остатка, не играя не пытаясь выглядеть в этот момент красивее, смелее, она была поистине прекраснейшей из женщин. Ее, кажется, совсем не волновало отсутствие постели или деревья над головой, не пугал ветер, что холодными порывами то и дело лизал разгоряченную кожу. Она растворялась в происходящем целиком.
Обнимая утомленную, но, кажется, вполне довольную женщину, я старался впитать этот ее запах, эту чарующую мягкость кожи, понимая, что нам еще долго не суждено увидеться, как бы я не старался. Не так это просто, восстановить доброе имя своего рода. Да и как показать себя достойным того чтобы Красная Злючка согласилась отдать такую даму из своего круга мне в супруги?
Что бы про нее не говорили, а принцесса из черного поместья не была глупа. То, как и с какой стороны она принялась за свои обязанности показывало ее только в лучшем свете. Да, характер было не просто оправдать, но и принижать заслуги местной хозяйки было бы не правильно. Так что мне предстояло добиться не малого, чтобы потом иметь возможность создавать совместное будущее. И в этом случае, произошедшее сегодня будет моим преимуществом.
Сквозь внезапно навалившуюся дрему, почувствовав, как Полли тревожно завозилась в моих объятиях, как легко провела по плечу ладошкой, словно прощаясь, я постарался ничем не выдать своего состояния. Барышня хотела уйти спокойно, без долгих прощаний и слез. И это я мог ей дать.
Чувствуя некоторую горечь сожаления, когда Полли выскользнула из моих объятий, я пообещал себе, что сделаю все, что бы добиться позволения Красной Принцессы.
Чуть приоткрыв глаза, я мог увидеть темный силуэт на воне яркого неба. Полли поднялась на камни, собираясь уходить.
Столько величия, гордости, стати в одной маленькой женщине. Она вызывала неподдельное восхищение.
И вдруг, скривившись, как от боли, моя Полли, прекрасная Полли прошептала то, что едва ли не заставило остановиться сердце. Я видел, как шевелятся губы, слышал слова, но не мог соотнести их с тем, что происходило с нами. Не мог. Не дернуться, не погнаться за ней, чтобы встряхнуть, чтобы получить разъяснения — это оказалось куда труднее, чем скакать верхом со сломанными ребрами. Это оказалось куда больнее, чем ощущать чужой клинок в собственной груди.
— Я Олив. Меронская принцесса Сайгоры. Прости меня за это, Сальватор ди Кламеро. Прости, — сквозь ресницы, я смотрел, как женщина развернулась, спрыгивая с камня, уносясь вниз, в свое черное поместье, и не верил собственным ушам.
Перевернувшись на спину как только принцесса скрылась из виду, я пытался вдохнуть, глядя на небо сквозь кружево золотой листвы. Красная Злючка и моя Полли? Противное высочество и эта невероятно великолепная фея?
Я едва не расхохотался в голос от горечи и иронии. А потом на меня нахлынул ужас. Волна страха и холода была такой острой, что я резко сел, почти с ненавистью глядя на окружающие камни.
Я мог понять мотивы Полли…
Запнувшись, тряхнул головой, словно это могло помочь избавиться от неприятных ощущений и яркого, ужасающе яркого предчувствия, что теперь я отстаю на несколько шагов.
Глубокий вдох помог немного прийти в себя. Натягивая одежду, едва не разорвав рубашку резкими движениями, я все же немного успокоился.
Олив.
Ее зовут Олив.
И да, я мог понять причины, по которым она не назвала себя при нашей встрече. И почему не призналась потом, но это не помогало. Все стало сложнее, много сложнее. Теперь гораздо острее воспринималось ее принебрежение безопасностью и та подкупающая доверчивость которой я был удостоен.
