Хорхе только фыркнул, не поддерживая обреченный настрой кузена.
— Зачем же? У Министерства Наказаний и так список несчастных на ближайшие лет пять растянут. Зачем мешать людям и портить намеченный план работы? — отмахнулся я, чувствуя, как на сердце становится легче. Не смотря на все ворчание Мигеля, заданный вопрос — уже шаг к победе.
Не то, чтобы я сомневался в свей команде но дело было рисковым и парней не касалось.
— О, да. Теперь тебе жалко палачей. Может, создадим объединение в защиту прав этих трудяг? — не переставал ерничать Мигель, хмуря брови.
После нескольких минут напряженного молчания, кузен фыркнул, словно ему самому не нравилось все, что он планировал сказать.
— Ни Ол, ни его дрожайшие тетушка и дядюшка, почти не знают, что происходит в этой части страны. Лизабет Херрет с ее демаршем, Меронская граница и разбойники, что развелись на дорогах — все это очень сильно отвлекает.
Мигель замолчал, ожидая, когда же я соображу, но не смотря на то, что ключевые моменты были указанны верно, это не помогало найти точку, к которой вел кузен.
— И? — не выдержав, потребовал продолжения я.
— Мы — единственные, у кого есть все карты контрабандных путей. Кроме того, у нас записаны все имена паххетских купцов и списки того, что они провозят на наши ярмарки в обход пограничного досмотра, без пошлин. Как и названия их кораблей.
— Ты серьезно? — эти данные были настолько ценны, что мы уговорились между собой не сообщать их новому правителю, чтобы оставить хоть что-то, что могло бы пошатнуть чашу весов, есл понадобится.
— Конечно. Я видел, как ты смотрел на ее отряд, — кивнул кузен, став непривычно серьезным. — А эти сведения могут очень сильно изменит экономическую ситуацию в стране. Казна каждый месяц теряет такие суммы, что ни одна принцесса этого не стоит. Ну, разве что Кьелатта. Вот за эту леди можно было бы пожертвовать многим.
Глаза кузена мечтательно прикрылись, а на лице появилось выражение блаженства.
— Ну ты и кретин, — не удержался Хорхе, отвесив подзатыльник охнувшему приятелю. — Кьелатта — дама слишком высокого полета. И думать забудь.
— И почему это? Вон, Сальва уже рассмотрел, какого цвета нижние юбки Красной Принцессы. Чем я хуже?
Фыркнув на грубоватую шутку кузена, я только покачал головой. Еще рано было что-то решать, пока мы не знали, с какой целью Олив вызвали в столицу. Да и отдать списки просто так я не мог. Такое решений должно приниматься единогласно.
Дуа, высокий, тонки и жилистый мужчина в темных шелках, высокомерно вздернув голову, сидел на спине лошади, как на троне. Не смотря на то, что его торс несколько раз стягивала веревка, а ноги были привязаны к стременам, этот человек все еще сохранял полное самообладание. Пока что.
— Мои соболезнования, граф, — останавливаясь рядом, склонил я голову в приветствии.
Будучи довольно умным человеком, но еще не осознав, что в этот раз проиграл, Дуа только скосил в мою сторону глаза, даже не повернув головы.
— Быстро справились? — Уго и Луис выглядели несколько усталыми и потрепанными, но довольными собой.
— Вполне, — криво улыбнулся Уго. — Ты был прав, этот умник был уверен, что взрыв был следствием неосторожности и ехал почти без охраны. Наша дымовая завеса позволила скрутить их довольно быстро. Даже погони не было.
— Это не на долго, — кивнул я, оглядывая состояние лошадей своих товарищей. — Да и по иным причинам стоит поторопиться.
— Вам это так с рук не сойдет, — низкий, хриплый голос графа звучал уверенно и с угрозой.
— Мы на это и надеемся, — фыркнул Мигель, направляя коня к тому месту, где мы оставили запасных лошадей и повозку.
— Вы не получите за меня ни единой монеты выкупа. Могу это гарантировать, — кажется, кто-то посчитал нас простыми разбойниками. Может это и к лучшему, будет меньше дергаться в дороге.
Переглянувшись, мы только хмыкнули, ускоряясь. До одинокого охотничьего домика в чаще леса было еще довольно далеко. Оставалось надеяться, что старик, которого мы оставили присматривать за порядком, справился.
Наш небольшой отряд из четверых всадников, сменных лошадей и небольшой повозки, несся по горным дорогам с такой скоростью, что иногда возникала мысль, что повозка может просто перевернуться, но дядька Роан, отец Мигеля, всю жизнь занимаясь лошадьми, прекрасно справлялся со своей работой.
Не смотря на происходящее, Дуа даже не пытался сбежать, молча, чаще всего прикрыв глаза, сидя внутри с кем-то из нас. Только один раз, когда мы привлекли внимание одной из застав, не решившись объезжать по бездорожью, нам попытались преградить путь, но верительные грамоты, как ключи от вех дверей, почти тут же освободили дорогу, избавив от досмотра.
Вот в этот момент, кажется, граф сообразил, что мы вовсе не простые грабители с большой дороги. А когда впереди, вынуждая замедлиться, послышался городской шум, и окрики ворот столичной стражи, лицо графа, с которым в этот раз ехал я, изменилось мгновенно. Глаза распахнулись, кожа побледнела, а руки на коленях мелко задрожали.
— Вот теперь, кажется, вы осознали, что именно произошло, — с некой печалью произнес я. Сомнений, какое именно будущее ожидает этого человека, не было. Конунги и их наследники всегда решительно расправлялись с теми, кто покушался на их власть. И тот факт, что князья Херрет не так давно показали степень своего влияния на правящую семью, еще больше ухудшало положение графа. Олу нужно было утвердиться. А что может было для этого лучше, чем казнь казнокрада и контрабандиста. Да еще и из высокого дворянства. Чем не демонстрация силы и справедливости?
— Почему? — словно я был его судьей, тихо спросил Дуа, глядя пронзительно.
— Потому, что вы, возведя себя в ранг демиурга, пытались откусить куда больший кусок, чем в состоянии проглотить. А «длань дающая» — она же и та, которая отбирает.
Граф крепче сжал челюсть, а мы повернули в тихий переулок, пропущенные стражей без задержек. Под колесами загрохотала мелкая-мелкая брусчатка. Граф задрожал.
Да, дорогу к Министерству Наказаний знал каждый дворянин в этой стране, не просто так архитекторы столько времени возились с ней. Карету трясло, то и дело под колеса попадали медные выгнутые диски, гулко звякающие и вызывающие ассоциации с погребальными колокольчиками, доводя до тошноты.
Я тоже помнил этот звук. Гул и звон, и темные окна. Я был еще почти мальчишкой, корторый считал себя мужчиной, когда нас, весь большой род, привезли сюда в восьми повозках, в эти низкие, темные здания, уходящие под землю. Помнил коридоры, лишенные кислорода, и решетки, отделяющие темницы одну от другой
— Вы не можете… — тихо выдохнул Дуа. По взгляду было видно, как этого человека покидает надежда. В отличие от моей семьи он сейчас точно осознавал свои преступления. И вес того наказания, которое ему, скорее всего, вынесут.
