Бен посмотрел на часы. Рабочий день продолжался уже больше десяти часов.
— Пошли.
В доме приходского священника ему было не по себе. Аромат свежих цветов смешивался с запахом полированного дерева. Они ждали в гостиной, где стояли старый удобный диван, два кресла с подголовниками и изваяние Иисуса в голубом хитоне с поднятой в знак благословения рукой. На кофейном столике лежали два номера журнала «Католик дайджест».
— Чувствую себя так, будто забыл почистить ботинки, — пробормотал Эд.
Они стояли и ощущали под мышкой тяжесть пистолетов. Где-то внизу, в холле, открылась дверь, откуда донеслась музыка — вальс Штрауса. Был слышен стук захлопнувшейся двери, затем послышались приближающиеся шаги. В комнату вошел преподобный Фрэнсис Мур. Это был высокий мужчина, сложением напоминающий футбольного защитника. Глянцевая кожа имела оттенок красного дерева, волосы плотно обрамляли круглый череп. Правая рука священника была в гипсовой повязке, покрытой какими-то таинственными знаками.
— Добрый вечер. — Он улыбнулся, явно удивленный, нежели обрадованный подобным визитом. — Извините, что не могу пожать руки.
— Вам, похоже, не повезло? — Эд почти физически ощутил разочарование напарника. Даже если Гил Нортон ошибся в своем описании, о гипсе он не мог не сказать.
— В футбол играл пару недель назад. Следовало бы быть поосторожнее. Не присядете ли?
— Разрешите задать вам несколько вопросов, святой отец. — Бен показал свой полицейский жетон. — Это касается четырех задушенных женщин.
— А-а, серия убийств. — Мур на мгновение склонил голову, словно в молитве. — Чем могу быть полезен?
— Вы заказывали что-нибудь в Бостоне прошлым летом у О'Донелли, поставщика церковной одежды и утвари?
— В Бостоне? — Здоровой рукой Мур принялся перебирать четки на поясе. — Нет. У нас этим занимается отец Джессуп. Но он заказывает все не обходимое здесь, в Вашингтоне.
— А в почтовом отделении у вас есть свой ящик, отец?
— Нет, а что? Всю нашу корреспонденцию доставляют в приход. Прошу прощения, детектив…
— Пэрис.
— Детектив Пэрис, к чему все эти вопросы? Бен на мгновение заколебался, но потом решил сыграть в открытую. Надо использовать все возможности.
— На ваше имя было заказано орудие убийства.
Он увидел, как Мур сжал на четках пальцы. Священник открыл было рот, но тут же сжал губы. Он шагнул вперед и оперся о подголовник кресла.
— Я… Вы что, меня подозреваете?
— Не исключено, что вы знакомы или общаетесь с убийцей.
— Ерунда!
— Почему бы вам не присесть, отец Мур. — Эд мягко коснулся его плеча и усадил на стул.
— На мое имя… — пробормотал Мур. — Трудно поверить. — Он нервно рассмеялся. — Имя мне было дано в католическом приюте, в Виргинии. При рождении меня назвали иначе, а как — сказать не могу, потому что сам не знаю.
— Отец Мур, никто вас ни в чем не подозревает, — сказал Бен. — У нас есть свидетель, который утверждает, что убийца — белый, к тому же без гипса на руке.
Мур согнул свои темные пальцы и постучал по гипсу.
— Ничего страшного, всегда два или три более или менее удачных перелома. — Он глубоко вздохнул и постарался взять себя в руки. — Буду с вами откровенен, мы не раз толковали у себя об этих убийствах. Пресса почему-то называет убийцу священником.
— Полиции предстоит разобраться с этим, — заметил Эд. — Все мы заглядывали к себе в душу и напрягали умы в поисках хоть каких-нибудь ответов, но так ни к чему и не пришли.
— Вы близки со своими прихожанами, отец? Мур повернулся к Бену:
— Не так, как хотелось бы. Впрочем, кое-какие связи, конечно, есть. Раз в неделю у нас бывает вечеря, есть молодежная группа. Сейчас мы готовим вечерю с танцами на День Благодарения.
— Боюсь только, народу соберется немного.
— А никто вас особенно не беспокоит? Я имею в виду, никто вам не кажется человеком душевно неустойчивым?
— Детектив, мое дело — помогать тем, кто нуждается в душевном покое. У нас есть люди, злоупотребляющие алкоголем и наркотиками, а несколько месяцев назад был случай, когда муж избил жену, но способных пойти на убийство — нет.
— Может, ваше имя использовали по чистой случайности, а может, убийца как-то объединил себя с вами — вы ведь тоже священник. — Бен помолчал, понимая, что ступает на неприкосновенную территорию святой веры, но все же сказал: — Отец, среди тех, кто исповедовался вам, не было ли кого-то, кто хоть как-то упоминал об убийствах?
— Снова буду с вами откровенен: нет. Детектив, а вы уверены, что это именно мое имя?
Эд вытащил записную книжку и прочитал:
— Преподобный Фрэнсис Мур.
— Не Фрэнсис К. Мур?
— Нет.
Мур провел ладонью по глазам:
— Надеюсь, испытать чувство облегчения — не грех. Когда мне было дано это имя и я учился его писать, всегда вставлял посредине букву «К». Ксавьер. Мне оно казалось экзотическим и неповторимым. И по сей день эта привычка сохранилась. Мое имя именно в такой транскрипции стоит во всех документах. И подписываюсь я так же. Все меня знают под именем преподобного Фрэнсиса К. Мура.
Эд отметил это в записной книжке. Если можно было бы просто последовать голосу интуиции, он пожелал бы хозяину всего хорошего и отправился по очередному адресу в списке. Но существует строгая процедура, скучные формальности. Они побеседовали еще с тремя священниками прихода.
— Ну что ж, потратили час, а результат нулевой, — проговорил Бен, возвращаясь к машине.
— Этим ребятам будет о чем потолковать сегодня вечером.
— Отметим: еще один час сверхурочных на этой неделе. Бухгалтерия с ума сойдет.
— Это уж точно. — Садясь рядом с водителем, Эд скупо улыбнулся и выругался: — Чертовы ублюдки!
— Что будем делать дальше? Позаботимся об их душевном покое или отправимся к бывшему заключенному?
Эд задумался и доел остатки миндаля с изюмом. Теперь он продержится до ужина.
— У меня есть еще час.
В однокомнатной квартире на Саус-Ист свежих цветов не было; и обстановка весьма скудная, без полировки, поскольку приобретена была в местном отделении Армии спасения. Большую часть комнаты занимала неубранная складная кровать с несвежими простынями. В комнате был отвратительный спертый запах пота, спермы и лука.
Под копной крашеных волос у блондинки проглядывались темные корни. Открыв дверь, она подозрительно посмотрела на предъявленные полицейские жетоны.
Соблазнительный зад плотно облегали джинсы, а вырез на алой майке был таким глубоким, что можно было увидеть начинающие обвисать груди.
