Хорнблауэр с трудом оторвался от абстрактных рассуждений и постарался вернуться к более насущным задачам. Надо было отослать освободившихся вьючных мулов к пушкам, перераспределить усталых людей, быстрее перетащить оставшийся груз: беспорядочная стрельба позади напоминала, что его люди несут потери, чтобы этот самый груз не достался неприятелю. Решительно запретив себе сомневаться — а стоит ли игра свеч, — Хорнблауэр ударом шпор погнал по дороге обессиленную лошадь.
По крайней мере половина пушек была уже на берегу — спустить их по расщелине на песок будет уже не так трудно, — остальные быстро приближались к устью расщелины, с берега все припасы перегрузили в шлюпки, и первую пушку затаскивали на понтон. Распоряжавшийся работой Кавендиш повернулся к Хорнблауэру.
— Как быть с лошадьми и мулами, сэр?
Перевезти в шлюпках сто пятьдесят животных не легче, чем перевезти пушки, да и на борту с ними хлопот не оберешься. Однако нельзя допустить, чтобы они достались французам — сейчас в Испании это самый дорогой трофей. Разумнее всего было бы заколоть их на берегу. Однако ценность их слишком велика. Если погрузить животных на корабли, можно позднее передать их испанцам. А жуткая бойня на берегу подействовала бы на матросов хуже, чем беспорядочное бегство. Кормить животных можно сухарями — судя по их виду, им и это покажется отличной кормежкой. Проблема питьевой воды тоже разрешима. Лайрд надежно прикрывает отступление, солнце быстро садится за столовой возвышенностью.
— Пошлите их на борт с другими припасами, — сказал Хорнблауэр, помолчав.
— Есть, сэр, — отозвался Кавендиш, не подавая виду, о чем думает — думать же он мог только о том, что легче затащить в шлюпки и поднять на борт пушки, чем мулов.
Погрузка продолжалась. Одна из пушек, со свойственной ее племени злокозненностью, по пути через расщелину свалилась с лафета, но матросы не растерялись — ломами столкнули железную махину на песок и покатили, как бочку, на понтон и дальше в баркас. Корабельными талями ее можно будет без труда уложить на лафет. Хорнблауэр слез с лошади, и матросы повели ее к шлюпке, сам же пешком поднялся на вершину обрыва, выбрал место, откуда видел и берег, и устье расщелины, где укрепился Лайрд.
— Беги к майору Лайрду, — приказал он Брауну, — и скажи: все уже на берегу.
Тут все начало меняться очень быстро. Видимо, когда Браун подбежал к пехотинцам, те уже отступали, торопясь занять позицию на краю обрыва, примерно там же, где стоял сам Хорнблауэр. Французы следовали по пятам — Хорнблауэр видел, как мельтешат в кустах синие мундиры. Выстрелы гремели, не умолкая.
— Берегитесь, сэр! — вдруг закричал Лонгли.
Он сильно толкнул капитана вбок, так что тот, чуть не упав, спрыгнул с большого плоского камня. Над головой у него просвистели две или три пули. В то же мгновение он увидел, что человек пятьдесят французов бегут к нему: они были между ним и ближайшими морскими пехотинцами. Единственный путь к отступлению лежал через обрыв, и решаться надо было немедленно.
— Сюда, сэр! — завопил Лонгли. — Вниз!
Он спрыгнул на узкий карнизик и замахал Хорнблауэру руками. Двое солдат бежали со штыками наперевес, один что-то выкрикивал, но что, Хорнблауэр не разобрал. Он прыгнул вслед за Лонгли на узкую приступочку футах в десяти под обрывом, едва не промахнулся и с трудом устоял над стофутовой пропастью. Лонгли поймал его за руку и, отклонившись назад, принялся сосредоточенно и до жути спокойно разглядывать предстоящий спуск.
— Лучше сюда, сэр, видите тот куст? Если до него доберемся, значит спустимся. Оттуда идет что-то вроде расщелины вон к той, побольше. Можно я первый, сэр?
— Да, — сказал Хорнблауэр.
Над головой прогремел выстрел. Пуля пролетела так близко, что щеку обдало ветром — французы стреляли, перегнувшись через край обрыва. Лонгли собрался с духом и прыгнул, проехался в облаке пыли вместе с лавиной щебня и уцепился за куст, на который показывал Хорнблауэру. Осторожно нащупав опору для ног, он вновь позвал капитана. Хорнблауэр уговаривал себя, что надо прыгать, и никак не мог решиться. Еще пуля — на сей раз она ударила в карниз у его ног. Повернувшись лицом к обрыву, Хорнблауэр тяжело сполз с карниза и заскользил вниз, чувствуя, как рвется о камни одежда. Он въехал в куст, с треском ломая ветки, и судорожно вцепился, ища, на что бы встать.
— Сюда, сэр. Хватайтесь рукой за этот камень. Ногу ставьте в трещину. Нет! Не эту ногу! Другую!
От волнения голос у Лонгли срывался на писк, как у летучей мыши, он сам полз по склону и одновременно советовал капитану, куда перехватывать руки и переставлять ноги. Хорнблауэр висел на обрыве, как муха на оконном стекле. Руки и ноги ныли от напряжения после бессонной ночи и трудного дня. Пуля попала в камень между ним и мичманом, отскочивший камешек больно ударил в колено. Хорнблауэр поглядел вниз: голова у него закружилась. Сейчас бы отпустить руки и падать, падать навстречу скорой смерти.
— Сюда, сэр! — звал Лонгли. — Осталось немного, сэр. Не смотрите вниз!
Хорнблауэр с трудом очнулся. Следуя советам Лонгли, он перехватил руки, нащупал ногой следующую зацепку. Дюйм за дюймом они карабкались вниз.
— Минуточку, — сказал Лонгли. — Можете стоять, сэр? Тогда подождите здесь, пока я разведаю.
Хорнблауэр припал лицом к обрыву и замер, изнемогая от усталости и страха. Тут Лонгли снова позвал:
— Все в порядке, сэр. Только один нехороший кусок. Поставьте ногу на этот уступчик, сэр, где трава.
Предстояло миновать выпирающий из стены камень; в какую-то ужасную секунду Хорнблауэр не нашел опоры и вынужден был, стоя на одной ноге и цепляясь правой рукой, перехватывать левую.
— Они нас здесь не видят, сэр. Можно немного отдохнуть, если хотите, — заботливо сказал Лонгли.
Хорнблауэр лежал в узкой ложбинке на склоне, ощущая блаженную расслабленность. И вдруг он вспомнил все: свое достоинство, кипящую на берегу работу, бой на вершине обрыва. Он сел и поглядел вниз: карниз был довольно широкий, и он мог глядеть, не боясь, что закружится голова. Вечер сгущался, пушек на берегу не было, в шлюпки загружали последних мулов. Пальба наверху стихла: то ли французы отчаялись, то ли собирают силы для нового наступления.
— Вперед, — резко сказал Хорнблауэр.
Дальше спускаться было легко. Они то съезжали, то карабкались вниз, пока не ощутили под ногами долгожданный песок. Неизвестно откуда возник встревоженный Браун и, увидев капитана, просиял. Кавендиш наблюдал за отправкой последнего тендера.
— Очень хорошо, мистер Кавендиш. Можете грузить матросов. Прислали шлюпки для прикрытия?
— Да, сэр.
Почти стемнело. В сумерках морские пехотинцы спускались по расщелине на песок. Последними в этот день стреляли погонные четырехфунтовые пушки с баркасов, которые стояли, уткнувшись носами в песок, пока остатки солдат бежали к ним по воде. Длинные алые языки пламени озарили высыпавших на берег французов, картечь ударила в плотную человеческую массу, закричали, падая, люди, и слышать это было отрадно.
