Книга Капитан Хорнблауэр. Под стягом победным, страница 138. Автор книги Сесил Скотт Форестер

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Капитан Хорнблауэр. Под стягом победным»

Cтраница 138

— Орацио, это Мари, — произнес ласковый голос.

— Да, — отвечал Хорнблауэр.

Он не знал, что говорить и что делать, — он даже не знал, чего хочет. Главное, что он сознавал: Мари нельзя было приходить к нему, рискуя, что их разоблачат, рискуя всем. Чтобы выиграть время, он закрыл глаза, будто не до конца проснулся, — рука с его щеки убралась. Он выждал еще секунду или две и с изумлением услышал легкое щелканье задвижки. Он резко сел. Мари ушла так же тихо, как появилась. Хорнблауэр сидел в растерянности, но поделать ничего не мог. Он не собирался рисковать, идя к Мари за объяснениями; он откинулся на подушку, чтобы все обдумать, и сон, непредсказуемый, как обычно, сморил его на середине размышлений. Он спал крепко и проснулся, только когда Браун принес утренний кофе.

Пол-утра он набирался духа для разговора, который обещал быть весьма щекотливым, и только оторвавшись от последнего осмотра лодки с Брауном и Бушем поднялся к будуару Мари и постучал. Она сказала: «Войдите». Хорнблауэр вошел и остановился посреди комнаты, которая о стольком напоминала, — золотые стулья с овальными спинками и розово-белой обивкой, окна, выходящие на залитую солнцем Луару, Мари с шитьем у окна. Она молчала.

— Я хотел пожелать вам доброго утра, — сказал он наконец.

— Доброе утро, — ответила Мари. Она склонилась над шитьем — свет из окна озарял ее прекрасные волосы — и говорила, не поднимая глаз: — «Доброе утро» — сегодня; «прощай» — завтра.

— Да, — сказал Хорнблауэр, не зная, что ответить.

— Если бы ты меня любил, — проговорила Мари, — мне было бы больно тебя отпускать — надолго, а может быть, навсегда. Но ты меня не любишь, и я рада, что ты возвращаешься к жене и ребенку, к своим кораблям и сражениям. Это то, чего ты хочешь, и я рада, что это у тебя будет.

— Спасибо, — сказал Хорнблауэр.

Она не подняла головы.

— В таких, как ты, женщины легко влюбляются. Не думаю, что я последняя. Не думаю, что ты когда-нибудь кого-нибудь полюбишь или хотя бы поймешь, что это такое.

Хорнблауэр и по-английски не нашел бы, что ответить на эти два ошеломляющих заявления, на французском вовсе был совершенно беспомощен. Он пробормотал нечто невнятное.

— Прощайте, — сказала Мари.

— Прощайте, мадам, — отвечал Хорнблауэр покорно.

Щеки его горели, и не столько от унижения. Он понимал, что вел себя жалко и что ему указали на дверь. Но его озадачило в словах Мари другое. Ему никогда не приходило в голову, что женщины легко в него влюбляются. Мария — какое странное сходство имен, Мария и Мари, — Мария любит его, он это знал и находил несколько утомительным. Барбара предложила ему себя, но он не осмеливался верить, что она его любит — разве она не вышла за другого? А Мари его любит. Хорнблауэр виновато вспомнил, как несколько дней назад Мари в его объятиях жарко прошептала: «Скажи, что ты меня любишь», и он с не требующей усилий добротой отозвался: «Я люблю тебя, милая». — «Тогда я счастлива» — отвечала Мари. Хорошо, что Мари знает: он солгал — и не удерживает его. Другая женщина одним словом отправила бы его и Буша в тюрьму — такие есть.

А что до того, будто он никого не любил, — конечно, Мари ошиблась. Она не знает о мучительном влечении к леди Барбаре, как сильно он ее желал и как сильно желает до сих пор. При этой мысли он засомневался, виновато гадая, столь ли сильно это желание, чтобы пережить свое исполнение? Мысль была настолько неприятна, что он почти в панике поспешил от нее отделаться. Если Мари мстительно хотела вывести его из равновесия, она своего добилась; с другой стороны, если она хотела его вернуть, то была очень близка к успеху. Измученный сожалениями и внезапной тревогой, Хорнблауэр вернулся бы к ней, шевельни она пальцем, но Мари этого не сделала.

За обедом она была юна и беспечна: глаза ее сияли, лицо светилось. Даже когда граф предложил выпить «за счастливое возвращение на родину», она с жаром подняла бокал. Хорнблауэр был мрачен под напускной веселостью. Только сейчас, перед самой дорогой, он понял, что во взвешенном состоянии последних месяцев были свои светлые стороны. Завтра он оставит эту определенность, устойчивость, бездумную пустоту. Его ждет физическая опасность, о которой он думал почти спокойно, лишь с легким напряжением в горле — сильнее тревожило грядущее разрешение сомнений и неопределенностей.

Он вдруг понял: ему вовсе не хочется, чтобы сомнения разрешились. Сейчас можно по крайней мере тешить себя надеждой. А если надежды его не оправдаются? Если Лейтон объявит, что капитан Хорнблауэр действовал в Росасе вопреки его приказам, если трибунал сочтет, что «Сатерленд» сражался не до последнего, — кто знает, чем может обернуться трибунал? — если… если… если… И приторно-нежная Мария, и неутолимое влечение к леди Барбаре — все это так непохоже на здешнюю размеренную жизнь, неизменную предупредительность графа, здоровую чувственность Мари. Он улыбался, поднимая бокал, но улыбался вымученно.

XI

Большая зеленая Луара обмелела. Хорнблауэр видел ее разливы, видел полузатопленные ивы по берегам, теперь она вернулась в русло, обнажив золотисто-бурые галечные отмели. Муть осела, быстрая зеленая вода очистилась, стала прозрачной, а вдали под лазурным небом прелестно голубела в изумрудно-зеленой долине, обрамленная золотыми отмелями.

С первыми проблесками зари два невозмутимых вола подтащили к воде салазки, Браун и Хорнблауэр шли рядом, следя, чтобы не пострадала качающаяся на деревянных полозьях бесценная лодка. За ними выстукивал деревяшкой запыхавшийся Буш. Лодка легко соскользнула на воду, под руководством Буша конюхи загрузили ее припасами, которые принесли на себе. Легкая утренняя мгла еще лежала в долине и плыла над поверхностью воды, ожидая, пока ее растопит утреннее солнце. Наилучшее время для отплытия: дымка скроет их от любопытствующих, которых, несомненно, удивило бы это зрелище. Все прощальные слова были сказаны еще в доме. Граф, как всегда, держался невозмутимо, словно подняться с постели в пять утра — самое обычное для него дело. Мари спокойно улыбалась. На заднем дворе и на кухне лились слезы — все женщины оплакивали отъезд Брауна: рыдали без стеснения и в то же время смеялись сквозь слезы, когда он отпускал шуточки на бойком французском и шлепал их по широким задам. Хорнблауэр гадал, скольких Браун соблазнил за зиму и сколько англо-французских ребятишек родится этой осенью в результате.

— Помните, что вы обещали вернуться после войны, — сказал граф. — Мы с Мари будем одинаково рады вас видеть.

Улыбка его не несла никакого скрытого намека — но догадывается ли он? знает ли? Хорнблауэр, вспомнив, тяжело сглотнул.

— Отваливай, — приказал он резко. — Браун, бери весла.

Лодка проскребла по гальке и поплыла, подхваченная течением, прочь от кучки конюхов и двух неподвижных волов, уже слабо различимых в тумане. Уключины заскрипели, лодка закачалась под взмахами весел, Хорнблауэр слышал звуки, ощущал присутствие Буша у себя за спиной, однако несколько секунд молчал. Туман, застилавший ему глаза, был куда гуще реального.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация