Он задал компасный курс и, когда корабль развернулся, последний раз хозяйским глазом окинул палубу.
— Кхе-хм, — произнес он и нырнул вниз, где мог перевести дух не на виду у Буша и леди Барбары.
XI
Растянувшись на койке, Хорнблауэр курил одну из сигар генерала Эрнандеса, выпуская клубы густого серого дыма к верхней палубе, туда, где сидела леди Барбара. Он медленно приходил в себя после весьма утомительного дня, который начался с приближения к Панаме и тревожного ожидания засады, а закончился на данный момент утомительной возней с нечистым якорем. В промежутке прибыла леди Барбара и состоялась встреча с вице-королем Новой Гранады.
Вице-король был типичный испанский дворянин старой закваски — Хорнблауэр решил, что куда охотнее вел бы дела с Эль-Супремо. Эль-Супремо имеет неприятную привычку варварски казнить людей, но решения принимает без колебаний, и можно не сомневаться, что все его приказы будут исполнены столь же незамедлительно. Вице-король, напротив, хоть и согласился, что против мятежников надо принять срочные меры, на деле оказался совершенно не готов их осуществить. Его явно изумило решение Хорнблауэра отплыть в тот же день; он ожидал, что англичане задержатся по меньшей мере на неделю — праздновать, гулять, бездельничать. Он согласился отправить на никарагуанское побережье не менее тысячи солдат (хотя это составляло почти все его войско), но явно не намеревался сегодня же отдать соответствующие приказы.
Хорнблауэру потребовался весь его такт, чтобы заставить вице-короля действовать немедленно, отдать указания прямо из-за накрытого стола и подвергнуть любимых адъютантов неудобствам, отправив их скакать по жаре с приказами в священные часы сиесты. Прием сам по себе тоже был утомителен: Хорнблауэру казалось, что у него в гортани не осталось живого места, так наперчено было каждое блюдо. Из-за пряной пищи и навязчивых потчеваний вице-короля трудно было не выпить лишку — в эти годы всеобщего пьянства Хорнблауэр был едва ли не одинок в своей воздержанности. Он пил мало не из моральных соображений, скорее не любил терять контроль над собой.
И все же от последнего бокала он отказаться не мог, учитывая, какие только что принесли вести. Хорнблауэр резко сел на койке. Это дело с якорем вышибло всё из его головы. Вежливость требует немедленно сообщить леди Барбаре известия, близко ее касающиеся. Он выбежал на палубу, бросил сигару за борт и подошел к гостье. Джерард, вахтенный офицер, о чем-то с ней оживленно беседовал; Хорнблауэр мрачно улыбнулся про себя, видя, как Джерард поспешно прервал разговор и отошел прочь.
Она по-прежнему сидела на стульчике у гакаборта, негритянка — на палубе у ее ног. Леди Барбара, казалось, впитывала холодный ветер, навстречу которому неслась из залива «Лидия». На правом траверзе солнце почти коснулось горизонта, диск оранжевого огня висел на ясной синеве неба, и она подставила лицо косым лучам, нимало не заботясь о своей внешности. Этим вполне объяснялся ее загар, а возможно, и то, что в свои двадцать семь она оставалась незамужней даже после поездки в Индию. В лице ее была безмятежность, доказывавшая, что она, по крайней мере в данную минуту, ничуть не тяготится положением старой девы.
Леди Барбара улыбкой ответила на его поклон.
— Как чудесно вновь оказаться в море, капитан, — заметила она. — Прежде вы не давали мне случая выразить мою бесконечную благодарность за то, что увезли меня из Панамы. Плохо быть пленницей, но быть свободной и в то же время запертой силой обстоятельств — это просто сводило меня с ума. Поверьте мне, я ваша вечная должница.
Хорнблауэр вновь поклонился.
— Надеюсь, доны почтительно обращались с вашей милостью?
Она пожала плечами:
— Неплохо. Но испанские манеры быстро утомляют. Меня поручили заботам ее превосходительства — женщины замечательной, однако невыносимо скучной. В Испанской Америке с женщинами обходятся, как на Востоке. А латиноамериканская пища…
При этих словах Хорнблауэр вспомнил недавно пережитый банкет. Он состроил такую мину, что леди Барбара оборвала фразу и рассмеялась — да так заразительно, что Хорнблауэр поневоле засмеялся тоже.
— Вы не присядете, капитан?
Хорнблауэр разозлился. С начала плавания он ни разу не сидел на стуле у себя на палубе и не желал новшеств.
— Спасибо, ваша милость, но, если вы позволите, я предпочел бы стоять. Я пришел сообщить вам радостную новость.
— Вот как? Тогда ваше общество для меня вдвойне приятно. Я вся внимание.
— Ваш брат, сэр Артур, одержал в Португалии крупную победу. По условиям соглашения французы оставляют эту страну и передают Лиссабон английской армии.
— Это очень хорошая новость. Я всегда гордилась Артуром — теперь горжусь еще больше.
— Для меня большая радость первым поздравить его сестру.
Леди Барбара чудесным образом исхитрилась поклониться, не вставая со стульчика, — Хорнблауэр сознавал, как сложен этот маневр, и вынужден был признать, что выполнен он был великолепно.
— Как прибыли новости?
— Их объявили вице-королю за обедом. В Портобело пришел корабль из Кадиса, оттуда гонец прискакал по тракту. Он привез и другие известия — насколько достоверные, сказать не берусь.
— Касательно чего, капитан?
— Испанцы будто бы тоже одержали победу — вся армия Бонапарта сдалась им в Андалузии. Они уже рассчитывают вместе с англичанами вторгнуться во Францию.
— И как вы это расцениваете?
— Я в это не верю. В лучшем случае они окружили полк. Не испанской армии разбить Бонапарта. Я не предвижу скорого конца войне.
Леди Барбара печально кивнула. Она посмотрела на садящееся солнце, Хорнблауэр последовал за ней взглядом. Он не уставал восхищаться ежевечерним исчезновением солнца в безмятежных водах Великого океана. Линия горизонта разрезала солнечный диск. Они наблюдали молча, солнце спускалось все ниже и ниже. Вскоре остался лишь крошечный краешек; исчез и он, потом на мгновение опять блеснул золотом — это «Лидия» поднялась на волне — и вновь погас. Небо на западе еще алело, хотя над головой стало заметно темнее.
— Изумительно! Прекрасно! — сказала леди Барбара. Руки ее были крепко сжаты. Она немного помолчала, прежде чем возобновила прерванный разговор. — Да. Малейший успех, и испанцы вообразили, будто война окончена. И теперь английская чернь ждет, что мой брат к Рождеству вступит с войсками в Париж. А если он этого не сделает, они забудут его победы и потребуют его головы.
Хорнблауэра задело слово «чернь» — по рождению и по крови он сам принадлежал к черни, — но он видел глубокую правду в замечании леди Барбары. Она свела в три фразы то, что сам он думал об испанском национальном темпераменте и британской толпе. И она любовалась закатом и не любит латиноамериканскую кухню. Положительно, она начинала ему нравиться.
— Надеюсь, — сказал он важно, — что в мое отсутствие вашу милость снабдили всем необходимым? Корабль мало приспособлен для женщин, но, думаю мои офицеры сделали для вашей милости все, что в их силах?
