Хорнблауэр сидел, взвешивая то, что знал о характере Креспо и характере Эль-Супремо. Он помнил бойкую речь Креспо — такой даже Эль-Супремо сможет убедить, что вернулся, не добив «Лидию», лишь во исполнение хитроумного плана, призванного наверняка уничтожить неприятеля. Конечно, ему лучше всего вернуться. Это он, скорее всего, и попытается сделать, а значит — попробует увернуться от «Лидии». В таком случае он… Хорнблауэр начал лихорадочно просчитывать теперешнее положение «Нативидада» и его вероятный курс. У него большой корпус и две палубы — за ночь его должно было снести гораздо сильнее, чем «Лидию», — кстати, при наступлении темноты он и был гораздо дальше под ветром. Поскольку ветер меняет направление и стихает, Креспо скоро поднимет паруса — насколько это возможно на изувеченном корабле. Для залива Фонсека ветер почти встречный. Приближаться к берегу будет, по мнению Креспо, опасно, ибо тогда «Лидия» сможет отрезать его от моря и навязать бой. Скорее всего, он выйдет дальше в море, по возможности лавируя к югу, и длинным обходным путем направится к заливу Фонсека, держась подальше от берега. В таком случае Хорнблауэр может вычислить, каково будет его положение на заре. Он погрузился в расчеты.
Пробило восемь склянок. Позвали вахту. Хорнблауэр слышал, как Джерард принял палубу у Буша. Ветер быстро стихал, хотя волнение на море пока не ослабевало. Он посмотрел наверх — небо заметно посветлело. Кое-где меж облаков проглядывали звездочки. Сейчас Креспо поставит паруса. Пришло время решаться. Хорнблауэр встал со стульчика и подошел к нактоузу.
— Пожалуйста, поставьте паруса, мистер Буш.
— Есть, сэр.
Хорнблауэр задал курс, точно зная, что может попасть пальцем в небо. Что, если он начисто просчитался? Тогда «Лидия» с каждым ярдом удаляется от «Нативидада». Возможно, в эту самую минуту Креспо позади них правит к безопасности. Если «Нативидад» укроется в заливе Фонсека, Хорнблауэру, вполне вероятно, вообще не удастся его уничтожить. Кое-кто объяснит его провал недостатком профессионализма, а другие (и их будет большинство) — трусостью.
XVII
С мачты «Лидии» ясным днем в Тихом океане корабль можно различить на расстоянии миль двадцати. Таким образом, под наблюдением оказывался круг радиусом в двадцать миль. Оставшиеся до рассвета часы Хорнблауэр напряженно считал — прикидывал параметры круга, внутри которого вероятно обнаружить неприятеля. «Нативидад» может быть совсем рядом, а может — в пятидесяти или даже в ста милях. Это означает, что взаимное расположение кораблей на заре определяется чистой случайностью. Почти пятьдесят против одного, что они «Нативидад» не увидят; пятьдесят шансов против одного, что профессиональная репутация Хорнблауэра безвозвратно погибнет, и лишь его профессиональные способности могут изменить это соотношение. Оставалось надеяться, что он угадал верно. Офицеры знали это не хуже него. Хорнблауэр в темноте чувствовал на себе любопытные взгляды Джерарда и потому стоял неподвижно, а не ходил взад и вперед по палубе, хотя с приближением рассвета сердце у него забилось сильнее.
Чернота сменилась серостью. Теперь уже можно было угадать очертания корабля, ясно видны были грот- и фор-марсели. За кормой на сером небе проступал слабый розоватый отсвет. Вот уже за бортом бегут не только белые гребни, но и сами волны. Впереди погасли звезды. Привычный глаз уже видел на милю вокруг корабля. И вот, когда «Лидия» приподнялась на волне, за кормой на востоке блеснуло над горизонтом золотистое зернышко, исчезло, вновь появилось и стало расти. Вскоре оно превратилось в большой ломоть солнца и принялось впитывать слабую мглистую дымку над морем. Потом поднялся весь диск, и чудо восхода завершилось.
— Вижу парус! — оглушительно заорал впередсмотрящий. Хорнблауэр угадал правильно.
Прямо впереди, милях в десяти от них, покачивался «Нативидад», до странности непохожий на тот, что они видели вчера утром. Каким-то образом там установили временный рангоут. Там, где раньше стояла фок-мачта, теперь торчал обломок фор-стеньги, неуклюже наклоненный к корме. Грот-стеньгу заменили легким рангоутным деревом, — вероятно, бом-брам-стеньгой. На временных мачтах красовалось странное собрание плохо прилаженных парусов — кливеров, блиндов и стакселей, призванных уравновесить действие грота, крюйселя, контр-бизани и удерживать корабль круто к ветру. «Мамаша Браун развесила свою постирушку», — заметил Буш.
Завидев «Лидию», неприятель положил руль на борт — мачты слились — и двинулся прочь от фрегата.
— Будет кильватерная погоня, — сказал Джерард, не отрывая от глаз подзорную трубу. — Полагаю, им хватило вчерашнего.
Хорнблауэр слышал это замечание. Сам он лучше понимал Креспо. Если тому выгодно оттянуть бой (а это несомненно так), он вполне разумно будет тянуть до последнего. В море ничто нельзя предсказать наверняка. Что-то может помешать «Лидии» вступить в бой — нежданно-негаданно налетит шквал и сломает ей мачту, внезапно упадет туман, — да мало ли что случается в море! Пока остается шанс уйти от «Лидии», Креспо постарается его не упустить. Все это было логично, хотя и не очень доблестно, вполне в духе Креспо.
Долг Хорнблауэра — этого не допустить. Он внимательно посмотрел вслед «Нативидаду», окинул взглядом паруса «Лидии», убедился, что все дают тягу, и напомнил себе о людях.
— Пошлите матросов завтракать, — сказал он. Каждый капитан королевского судна старается по возможности вести матросов в бой сытыми.
Сам он остался на палубе и, не в силах больше стоять, заходил взад и вперед по шканцам. Сейчас «Нативидад» ищет спасения в бегстве, но Хорнблауэр знал, что, настигнутый, он будет сражаться отчаянно. На хрупкую древесину фрегата вновь посыплются двадцатичетырехфунтовые ядра. Они вчера нанесли достаточный урон — Хорнблауэр слышал скорбный перестук помп, которые откачивали непрерывно поступавшую в пробоины воду. Этот перестук так и не смолкал со вчерашнего дня. С временной мачтой, текущая, как сито, несмотря на парус под днищем, потерявшая убитыми и ранеными шестьдесят четыре человека из своей и так немногочисленной команды, «Лидия» будет не в состоянии выдержать серьезный бой. Быть может, за этой полосой синего моря ее ждет поражение, а его — гибель.
Вдруг рядом появился Полвил. В руке он держал поднос.
— Завтрак, сэр. А то ваше время обедать придет, когда мы будем сражаться.
Увидев поднос, Хорнблауэр вдруг осознал, как страстно желает эту дымящуюся чашку кофе. Он жадно схватил ее, торопливо глотнул и тогда только вспомнил, что не должен показывать себя перед слугой простым смертным, способным испытывать голод или жажду.
— Спасибо, Полвил, — сказал он, отпивая помаленьку.
— А ейная милость шлют вам свои приветствия, сэр, и просят, чтобы им разрешили остаться в кубрике, когда начнется бой.
— Кхе-хм, — сказал Хорнблауэр, уставясь на Полвила.
Неожиданная просьба застигла его врасплох. Всю ночь он старался забыть о леди Барбаре, как иной старается забыть про зубную боль. В кубрике леди Барбара будет отделена от раненых одной лишь тоненькой занавеской. Это не место для женщины. Но то же можно сказать о канатной кладовой. Говоря по чести, на идущем в бой фрегате женщине вообще не место.
