«Нативидад» теперь стрелял чаще. Трижды громкий треск возвещал о попадании. Вдруг словно какая-то невидимая рука зашатала Хорнблауэра, уши наполнил душераздирающий грохот. У гакаборта сидел морской пехотинец, тупо созерцая левую ногу — на ней не было ступни. Другой пехотинец со стуком выронил ружье и прижал руку к разорванному щепкой лицу. Между пальцев у него текла кровь.
— Вы ранены, сэр? — воскликнул Буш, одним прыжком оказываясь возле Хорнблауэра.
— Нет.
Хорнблауэр отвернулся и, пока раненых уносили, глядел в подзорную трубу на «Нативидад». Рядом с кораблем появилось длинное пятно, удлинилось и отошло в сторону. Это шлюпка, которой прежде пытались буксировать «Нативидад», — вероятно, Креспо осознал бессмысленность своей затеи. Но шлюпку все не поднимали. Секунду Хорнблауэр был озадачен, но тут все объяснилось. Видны стали короткие временные фок- и грот-мачты: шлюпка усердно разворачивала корабль боком к англичанам. Скоро не две, а двадцать пять пушек откроют огонь по «Лидии».
Дыхание участилось, к горлу подкатил комок. Пульс тоже участился. Не отрывая от глаза подзорную трубу, Хорнблауэр удостоверился, что правильно понял маневр неприятеля, потом лениво прошел на переходный мостик. Он принуждал себя изображать веселость и бесшабашность: дураки-матросы, которыми он командует, охотнее будут сражаться за такого капитана.
— Скоро у нас над головой пролетит несколько камушков, — объявил он. — Покажите, что англичане видали и не такое.
Хорнблауэр не ошибся: матросы отвечали бодрыми выкриками. Он вновь поднял к глазам подзорную трубу. «Нативидад» еще поворачивал. Долгое дело — в полный штиль развернуть неуклюжий двухпалубный корабль. Но все три мачты уже разошлись, и Хорнблауэр угадывал белые полоски на бортах «Нативидада».
— Кхе-хм, — сказал он.
Он слышал, как скрипят весла, — гребцы всё тащили и тащили «Лидию» к неприятелю. На палубе несколько офицеров — в том числе Буш и Кристел — отвлеченно обсуждали возможный процент попаданий при бортовом залпе с испанского судна на расстоянии мили. Они говорили с хладнокровием, какое Хорнблауэр и не мечтал воспроизвести достоверно. Он меньше — гораздо меньше — боялся смерти, чем поражения и презрительной жалости собратьев. Сильнее всего страшило увечье. Когда бывший флотский офицер ковыляет на двух деревяшках, его жалеют и называют героическим защитником Англии, но за глаза высмеивают. Думать, что он сделается посмешищем, было невыносимо. Он может лишиться носа или щеки, получить такое увечье, что на него противно будет смотреть. Его передернуло. За этими жуткими мыслями он не вспомнил о сопутствующих деталях, о мучениях, которым подвергнется в полутемном лазарете под неумелыми руками Лори.
«Нативидад» вдруг окутался дымом. Через несколько минут воздух и вода вокруг «Лидии», да и сам корабль, задрожали от ядер.
— Не больше двух попаданий, — торжествующе объявил Буш.
— Как я и говорил, — сказал Кристел. — Их капитану надо бы ходить от пушки к пушке и каждую направлять самому.
— Почем вы знаете, — может, он так и делает? — возразил Буш.
В их беседу вступил еще один голос — вызывающе громыхнула девятифунтовка. Хорнблауэру почудилось, что он увидел полетевшие над палубой щепки, хотя при таком расстоянии это было маловероятно.
— Отлично, мистер Марш! — крикнул он. — Прямое попадание!
«Нативидад» дал еще бортовой залп, и еще один, и еще. Раз за разом через всю палубу «Лидии» проносились ядра. На палубе лежали убитые, стонали раненые. Раненых уносили вниз.
— Любому, у кого есть математический склад ума, ясно, — заметил Кристел, — что эти пушки наводили разные руки. В противном случае не было бы такого разброса ядер.
— Чепуха, — стоял на своем Буш. — Посмотрите, сколько времени проходит между двумя бортовыми залпами. Достаточно, чтобы один человек навел все пушки. Иначе что бы они делали все это время?
— Даго… — начал Кристел, но неожиданный хлопок над головой заставил его на время замолчать.
— Мистер Гэлбрейт! — крикнул Буш. — Прикажите сплеснить грот-брам-штаг. — Потом торжествующе обернулся к Кристелу. — Заметили вы, — спросил он, — что все ядра пролетели высоко? Как это объясняет ваш математический ум?
— Они стреляют, когда борт поднялся на волне, мистер Буш. Странно, мистер Буш, как после Трафальгара вы…
Хорнблауэр страстно желал оборвать выматывающий его нервы спор, но был неспособен на такое тиранство.
В недвижном воздухе пороховой дым окутал «Нативидад» так, что тот призрачно маячил в облаке, над которым возвышалась только одинокая бизань-мачта.
— Мистер Буш, — спросил Хорнблауэр, — как по-вашему, сколько сейчас до него?
— Я бы сказал, три четверти мили, сэр.
— Скорее две трети, сэр, — сказал Кристел.
— Вашего мнения не спрашивают, мистер Кристел, — огрызнулся Хорнблауэр.
Три четверти мили, даже две трети — слишком много для каронад «Лидии». Она должна идти вперед под обстрелом. Буш, судя по его следующему приказу, был того же мнения.
— Пора сменить гребцов, — сказал он и пошел на бак.
Хорнблауэр услышал, как он загоняет в шлюпки новых матросов — надо было поторапливаться, пока «Лидия» не потеряла свою и так небольшую скорость.
Было нестерпимо жарко, хотя солнце давно перевалило за полдень. Запах крови мешался с запахом нагретых палубных пазов и запахом дыма от девятифунтовок, из которых Марш исправно бомбардировал врага. Хорнблауэру было худо — он всерьез опасался, что опозорит себя навеки, начав блевать на виду у всей команды. Он настолько ослабел от усталости и тревоги, что мучительно ощущал качку.
Матросы у пушек замолчали — прежде они смеялись и шутили, но теперь сникли под обстрелом. Это дурной знак.
— Позовите Салливана, пусть придет со скрипкой, — приказал Хорнблауэр.
Полоумный ирландец вышел на корму и козырнул, держа скрипку и смычок под мышкой.
— Сыграй нам, Салливан, — приказал Хорнблауэр. — Эй, ребята, кто из вас лучше всех танцует хорнпайп?
По этому вопросу, очевидно, существовало разногласие.
— Бенскин, сэр, — выкрикнули несколько голосов.
— Холл, сэр, — вмешались другие.
— Нет, Макэвой, сэр.
— Тогда устроим состязание, — сказал Хорнблауэр. — Бенскин, Холл, Макэвой. Гинея тому, кто спляшет лучше.
В последующие годы рассказывали и пересказывали, как «Лидию» буксировали в бой, а на главной палубе отплясывали хорнпайп. Это приводили как пример смелости и выдержки капитана, и только сам Хорнблауэр знал, как мало правды в этой похвале. Надо было подбодрить матросов — вот почему он это сделал. Никто не знал, что его чуть не стошнило, когда в носовой орудийный порт влетело ядро, забрызгав Холла матросскими мозгами, но не заставив пропустить коленце.
