— Он по горло в дерьме, да? — спросил Херм.
— Мы все по горло в дерьме.
— Куинн, я…
— Не надо. — Она вытерла о шорты испачканные в крови руки, поправила лифчик бикини, затем взяла контейнер с водой, из которого Херм не допил, и протянула Харпер.
— Все этикетки выцвели, хотя они все равно на японском, — мгновение спустя сказал Херм, — но, как бы то ни было, у нас есть еда. Скорее всего, рис, возможно, какое-то мясо. Бобы, может, немного фруктов. Не узнаем, пока не откроем.
Куинн снова протянула Харпер воду, но та смотрела куда-то мимо нее.
— Она того, — сказал Херм. — Сбрендила.
Присев на корточки, Куинн поднесла контейнер к губам Харпер и влила ей в рот немного воды. Большая часть стекла по подбородку.
— Напои Джино. — Она протянула контейнер Херму. — Даже если он без сознания, смочи ему губы.
Куинн схватила топор.
— Когда очнется, дай ему попить маленькими глотками. Вероятно, в сознании он будет недолго, но, когда придет в себя, убедись, что попил.
— Ты куда?
— Дежурить. — Она выглянула в дверной проем и посмотрела на джунгли. — Будем делать, как сказал Джино. Защищать позицию.
— Что, если тварь не придет?
— Придет.
— А если нет?
— Тогда мы пойдем искать ее… выманим на открытое пространство… и прикончим гадину.
— Я не уверен, что она живая.
— Чтобы делать то, что она делает, что сделала, нужно быть в некотором смысле живой. — Какое-то время Куинн наблюдала за дождем. — А если она живая, значит, может умереть.
— Как убить то, что уже мертво?
— Уничтожить, — монотонно произнесла она, — стереть с лица земли.
— И как мы это сделаем?
Куинн ничего не ответила, просто продолжила наблюдать за дождем и джунглями.
— Что будет, когда стемнеет? — поинтересовался Херм. — У нас больше нет огня, нет света.
— Будем ждать. Дежурить. Защищать позицию. — Положив топор на плечо, Куинн наконец посмотрела на него. — Либо умрем, защищаясь.
— Мы умрем в любом случае, — тихо сказал он.
— Да. — Куинн повернулась к Херму спиной и двинулась к двери. — Знаю.
* * *
Больше всего ей запомнилась красота. Солнце, ощущение его руки в своей руке.
Они стоят у края воды, смотрят, как медленно накатывают волны, нежно плещутся о песчаный пляж возле их босых ног. Над головой кричат и кружат чайки. Некоторые садятся на каменный мол неподалеку, другие качаются на волнах. Морской воздух чистый и бодрящий, с океана дует свежий ветерок. Жара стоит сильная, но воздух довольно сухой. «Идеальный день, — думает она. — Идеальный день с идеальным мужчиной».
Будто читая ее мысли, он смотрит на нее и корчит рожицу. Он делает так уже много лет и всегда заставляет ее смеяться, хотя эту рожицу она видела тысячи раз.
«Ладно, — думает она, — может, не идеальный, но близко к тому».
Она помнит все. Тот день, их разговор, неторопливую прогулку по пляжу. Помнит, как они смотрели на волны и птиц, как подолгу просто держались за руки, не говоря ни слова. Именно в такие тихие моменты она понимает, насколько сильно любит мужа. Не нужно никаких слов или жестов, достаточно просто быть вместе. Вместе они — одно целое.
Чего она не помнит, так это белых одежд на обоих. Даже когда эти видения предстают перед ней, она сомневается. Она помнит, что была одета в джинсовые шорты, топик и сандалии. Помнит, что на нем были брюки цвета хаки, кроссовки и футболка. Тогда почему они оба облачены в белые, до колен, больничные сорочки?
Они никогда не носили таких, но, похоже, ни того, ни другого это не волнует.
После долгой зимы вернулись солнце и тепло. И поскольку от их дома до пляжа можно дойти пешком, они любят часто прогуливаться здесь, пока не наступит середина лета и на пляже не станет людно и шумно, совершенно по-другому.
В детстве она читала сказки и слушала любовные истории.
Теперь у нее есть своя история любви, только настоящая. Их совместная жизнь, может, и не идеальна, но они счастливы — искренне счастливы. А этим могут похвастаться не все.
— Ты такая романтичная, — говорит он ей, нежно улыбаясь.
— А ты разве нет?
Он пожимает плечами.
— Есть вещи и похуже.
— В некоторых из них я тоже виновна.
Они смеются, сильнее прижимаются друг к другу и продолжают идти по пляжу, увязая ногами в мокром песке.
— Я люблю тебя, — говорит она ему.
Они останавливаются, он берет ее лицо в свои руки и целует так, как всегда: сперва в лоб, затем в кончик носа и наконец в губы.
— Я тоже тебя люблю.
А потом все изменяется. Что-то здесь не так, что-то… что-то не так. И она не понимает, что именно, но чувствует, как это шевелится внутри нее подобно змее, сворачивается кольцами и гнездится.
Что-то падает с неба.
Птицы. Они падают с неба. Одна, затем другая.
Объятые огнем, они падают на землю вокруг них.
— Птицы, они… они горят, они…
Сквозь белые сорочки сочится кровь. Сорочки пропитываются ею, они прилипают к телу словно вторая кожа.
Она тянется к нему, с ее пальцев течет кровь…
Выражение любви у него на лице оборачивается страхом и смятением. Он отпускает ее и медленно пятится прочь. Птицы падают вокруг них огненным дождем.
Она снова тянется к нему, но он уже слишком далеко.
Кто-то кричит. Она не знает, кто именно.
Это ты, Куинн.
Она закрывает глаза, надеясь, что все это дурной сон и что, когда она снова откроет их, все будет хорошо, как прежде.
Но вокруг лишь тьма. Бесконечная, бездонная тьма…
Проснись, Куинн. Проснись.
* * *
Джунгли постепенно стали вырисовываться.
На это ушло какое-то время, но вскоре Куинн осознала, что уснула и только что проснулась. Когда до нее это дошло, она обнаружила, что сидит в дверях, лицом к джунглям, а топор лежит на коленях. Она поднялась на ноги, замотала головой в надежде стряхнуть паутину и лихорадочно огляделась. Ливень кончился, но испаряющаяся сырость окутала остров странным утренним туманом, какого она здесь раньше не видела.
Джино лежал там, где она оставила его, он очнулся и смотрел на нее.
Она поверить не могла, что не только позволила себе заснуть, но и, очевидно, проспала несколько часов. Эта глупая ошибка могла стоить жизни ей и остальным. Куинн вытерла рот, подошла к Джино и присела рядом.
