* * *
Их привлек огонь. Остров горел уже несколько часов, и пожар, охвативший джунгли, создал в ночи гигантский маяк в той части океана, где, как предполагалось, не было никакой суши.
Она знала про них. Видела, как они приближаются. Несколько человек сошли с большого судна, стоящего на якоре за рифом, и приплыли на пляж на лодке. Всего она насчитала восемь человек. «Странно, — подумала она. — Нас тоже было восьмеро».
Когда они стояли на пляже, светя бесполезными фонариками, а бо́льшая часть острова была все еще объята пламенем, она не знала, стоит ли к ним приближаться. Уже не была уверена, стоит ли ей покидать остров.
«Стоит, — наконец решила она, — только…»
Она уже была не той, что раньше. И никогда уже не станет.
Осторожными, выверенными движениями она выбралась из туннелей на пляж.
Они ее еще не видели. И не увидят, пока она не позволит.
Голова у нее болела, и мысли все еще путались. Но она знала, что хочет своего мужа… она… она хочет Далласа, но… его больше нет.
«Как и меня», — подумала она.
Она медленно шла по берегу. Вода была прохладной, и от нее израненным ногам становилось легче.
Со стороны джунглей чудовищными пульсирующими волнами накатывала жара. Будто открылась гигантская печь. Но было в этом что-то прекрасное. Что-то очень чистое.
— Боже правый! — раздался мужской голос.
Она дошла до них раньше, чем они узнали о ее существовании.
Среди них была лишь одна женщина, и, подойдя ближе, она увидела, что все они одеты в одинаковую форму. Шокированный ее видом, один мужчина спросил:
— Что, черт возьми, здесь произошло?
Женщина держала одеяло и, когда ответа не последовало, осторожно приблизилась.
— Мэм? Все в порядке, мы вас не тронем.
«Вы не сможете меня тронуть».
— Всё в порядке, — повторила женщина. — Вы понимаете? Всё в порядке, мы вам поможем.
Она стояла неподвижно. Голая, покрытая синяками, кровью и сажей, она больше не испытывала ни стыда, ни беспокойства. Это был ее остров. И она убьет за него. Многие уже умерли за него.
— Вы одна? — спросила женщина. — Есть здесь с вами еще кто-нибудь?
«Ты не поняла бы, даже если б я сказала. Есть, и их много. В деревьях… в песке и камнях… в огне… в одиноком здании, все еще стоящем в глубине джунглей».
— Вы одна? — настойчиво поинтересовалась женщина.
«Они все вокруг нас…»
— Вы… Вы только одна остались здесь?
Она кивнула.
— Можете назвать свое имя?
«Да. Но я не собираюсь».
— Ладно, — сказала женщина, — сейчас это не важно. Мы отвезем вас домой. Вы понимаете? Все закончилось, мы нашли вас, всё позади. Мы отвезем вас домой.
«Я уже дома…»
— Вы понимаете, что я вам говорю? — спросила женщина. — Я хочу, чтобы вы сейчас пошли с нами, хорошо? Мы отвезем вас домой.
Женщина подошла ближе и осторожно завернула ее в одеяло, затем так же осторожно повела к остальным и поджидающей лодке.
Она, Куинн, легко смогла бы убить каждого из них, если б захотела. Эти глупцы, эти дети, они даже не успели бы ничего понять.
Но она не будет нападать, она пойдет с ними. Почему — она и сама не знала.
Возможно, где-то глубоко внутри нее все еще осталась частичка той чуткой и нежной женщины, которая упала бы на колени и расплакалась перед лицом такого чудесного спасения. Возможно, однажды она сможет снова вызвать в себе ту женщину и вернуть к жизни. Как давно остывший труп.
А пока были лишь огонь… смерть… страдания.
И кошмары. Мучительные кошмары.
Когда ее вели в маленькую лодку, она в последний раз оглянулась на огненный ад за спиной. На остатки этого страшного места, которое отняло у нее и дало ей очень многое.
Глаза у нее горели красным огнем.
А может, они просто отражали бесконечное пламя.
Знать наверняка это было невозможно.
Пока.
Дети хаоса
Посвящается Мелани Максвелл, лучшему учителю и добрейшему человеку.
Я никогда не забывал того, что вы сделали для меня. Мне очень вас не хватает.
В греческой мифологии ХАОС — это первозданная пустота, из которой появилось все сущее.
Как люди, перед смертью мы все равны.
Публилий Сир
Лето 1978 года
Некоторое время мы все стояли и смотрели, как он умирает.
— По-моему, мы только что убили Бога.
Каким-то образом, несмотря на шум ветра и дождя, я понял, что эти слова произнес Джейми, хотя не был уверен, что правильно их расслышал. Голос у него был тихим и лишенным эмоций. И пока мы все стояли под дождем, промокшие и тяжело дышащие, ни Мартин, ни я ему не ответили. У наших ног лежал покрытый шрамами человек, почти все тело у него было в свежих ранах. Мартин все еще держал меч, сжимал его обеими руками, как бейсбольную биту, только направив острием в землю. Огромное лезвие покрывала смесь дождевой воды, крови и кусочков мяса, излишки которой равномерно стекали с него в бурьян. Все это походило на какой-то горячечный сон, на что-то далекое от реальности.
Какой же сильный был в ту ночь дождь. Лил с неба, хлестал по веткам деревьев в лесу, по крышам домов, затоплял береговую линию и барабанил по земле, пробивая в ней маленькие ямки, затем, переполнив их, устремлялся бурными ручьями через все поля и тротуары, подъездные дорожки и улицы. В Нью-Бетани пришло живое нечто, огромная, неудержимая жидкая сущность, распростершая свои щупальца над городом и окрестностями. Топя одних и крестя других, она все приводила в движение, казалось заставляя плыть даже то, что наиболее крепко держалось за землю. За бушующей стихией с жутким безразличием наблюдала зависшая над городом гряда темных облаков. Сквозь них, словно маяк в этой темноте и ослепляющем дожде, вызывающе светила необычно яркая луна.
Вдали темнел парк развлечений. Лишь колесо обозрения продолжало работать и медленно вращалось под дождем, обеспечивая дополнительное освещение работникам, которые носились вокруг и закрывали различные аттракционы и киоски.
Именно на фоне этого колеса, жутко крутящегося над темным горизонтом, я впервые увидел шрамовника. Под дождем, в лунном свете, он походил на жертву пожара, и я принял его за работника из шоу уродов. Несмотря на невысокий рост, он был довольно плотным и мускулистым, а в его походке чувствовалась сила и удивительная грация. Лишь когда он вышел из бурьяна и пересек разделяющую нас грунтовку, я понял, что он направляется к скромному лагерю. Он установил старую палатку с небольшим брезентовым навесом у входа. Рядом когда-то горел костер, но дождь давно погасил его, оставив круг камней, побитую сковородку и жестяную кофейную кружку, стоящую в раскисшей куче грязи и золы.
