Я коснулся ее плеча и нежно сжал. Она положила свою руку на мою и какое-то время не убирала. Я наклонился и поцеловал ее в лоб.
— Ты напугала нас с матерью до чертиков.
Едва слышным голосом она произнесла:
— Мне очень жаль.
— О чем, черт возьми, ты думала, Джил?
Она пожала плечами и уставилась на пол.
— Ответь мне.
— Эми разозлилась на свою маму и захотела…
— Вы могли погибнуть. Вы могли кого-нибудь погубить.
Она кивнула, продолжая прятать от меня глаза.
— Не ты была за рулем, верно?
— Да.
— Почему ты садишься в машину к кому-то, кто даже не умеет ее водить? Ты в своем уме?
— Это было глупо. Я не должна была этого делать.
— Да, ты так считаешь? — Под правым виском запульсировала боль. Я потер его и издал длинный вздох. — С Эми все в порядке?
Джиллиан кивнула.
Мне хотелось рвать и метать, но в тот момент я не нашел в себе сил для этого. Не успел я подумать о том, что в ее возрасте совершил гораздо больше глупостей, когда вдруг понял, что Джиллиан сейчас всего на год старше, чем я в ту ночь, когда увидел шрамовника. В ту ночь, когда мы убили его.
Я резко зажмурился в надежде избежать быстрых вспышек, которыми всегда сопровождались воспоминания о той ночи. Дождь… кровь… тот крик.
— Главное, что никто не пострадал, — сказал я, стараясь не выдать дрожь в голосе.
— Мама очень злая.
— У нее есть для этого все основания. Как и у меня.
— Меня надолго посадят под домашний арест.
— Если к тридцати годам увидишь дневной свет, считай, тебе повезло.
Наконец Джиллиан посмотрела на меня. Легкая улыбка появилась у нее на лице, но быстро исчезла.
— Я люблю тебя, — сказал я ей.
— Я тоже тебя люблю.
Эта фраза никогда мне не надоест.
— Но если когда-нибудь снова выкинешь подобное, я устрою тебе такую взбучку, что опять окажешься здесь, понятно?
Она снова кивнула. Глаза у нее наполнились слезами.
— Не плачь. — Я протянул руку и вытер ей щеку. — Просто никогда нас так больше не пугай. Хочешь, чтобы у меня случился сердечный приступ, паршивка?
Я надеялся, что она рассмеется. Но этого не случилось.
— Если я спрошу у тебя кое-что, обещаешь сказать правду? — произнесла она.
— Конечно. Валяй.
— Думаешь, я жирная?
— Что? Нет, с чего это? Разве можно такое слово использовать в отношении людей?
— И все же. Я жирная?
— Нет, Джиллиан, ты не жирная.
Она вытерла с глаз остатки слез тыльной стороной руки.
— Думаешь, мне не нужно сбросить пару фунтов?
— Думаю, ты самое красивое и идеальное создание, которое я когда-либо видел.
— Ты обещал сказать правду.
— Я это и сделал.
Она отвернулась.
— Милая, почему ты задаешь мне подобные вопросы?
Опустив голову, Джиллиан пожала плечами.
— Тяжело сейчас дома?
— Типа того.
— Мама слишком строга к тебе?
— Ага, — ответила она, медленно болтая ногой взад-вперед. — Но она всегда была такой. Дело не в ней.
Я почувствовал, как каждый мускул у меня в теле напрягся.
— Альберт делал с тобой что-то?
— Нет, просто он… он всегда говорит, что мне нужно сбросить пару фунтов. И что если я не буду вести более здоровый образ жизни, то стану толстой, болезненной и…
— Посмотри на меня, — прервал я ее. Она подняла на меня глаза. — Ты сейчас в идеальной форме.
— Так всегда говорят толстухам.
— Неправда, ты… твое тело еще формируется, изменяется, и… — Я пытался подобрать правильные слова, чувствуя себя совершенно нелепо. — Послушай, не обращай внимания на Альберта, он — идиот. Просто будь собой, хорошо?
Какое-то время она смотрела на меня теми же любящими глазами, которыми впервые посмотрела на меня в больнице много лет назад: «Хорошо».
— Мне нужно идти. Возвращаться домой и немного поспать. Поговорим на следующей неделе.
— Пап?
Я замешкался возле занавески и оглянулся на нее.
— Ты в порядке?
Я не мог вспомнить, когда в последний раз мне задавали этот вопрос.
— Я в порядке, — сказал я, пытаясь проглотить ком в горле.
Мы оба знали, что я лгу, но она не стала заострять на этом внимание.
Я улыбнулся ей, подмигнул и скользнул за занавеску.
* * *
Триш и Альберт ждали на парковке.
— Ее готовятся выписать, — сказал я Триш, — вам лучше пойти туда.
Еще до того, как она оставила нас наедине, я почувствовал нарастающее в Альберте напряжение.
— Эти дети, — сказал он с притворной фамильярностью, — с ума сведут, да?
— Я уже сошел с ума, Альберт. Вот почему я всегда вожу в машине бейсбольную биту. Знаешь, на тот случай, когда я не смогу уже сдерживать свое сумасшествие.
Он нервно улыбнулся.
— Хочу, чтобы очень внимательно послушал, что я тебе скажу, — произнес я. — Это очень важно, и дважды повторять я не намерен. Слушаешь?
— Да. — Он огляделся вокруг, в поисках помощи.
— Джиллиан пятнадцать. Я не специалист ни по подростковой, ни по детской психологии, но я знаю одно. Подростки, особенно девушки, чрезвычайно чувствительны к своей внешности и телу. Для девушек это очень сложный этап. Понимаешь, они уже проходят через перемены и пытаются найти свой образ. И им приходится сталкиваться со всеми этими нереалистичными и поверхностными ожиданиями, которые рекламодатели и наша культура возлагают на них с самого раннего возраста. Это прежде всего вредит их самооценке, которая и так уязвима и очень хрупка. Например, когда какой-нибудь слабоумный засранец вроде тебя вдруг появляется и советует сбросить вес. Это вызывает у них ненависть к себе и зачастую может иметь негативные последствия, которые сохраняются на всю оставшуюся жизнь. Это ранит их, Альберт. Это ранит Джиллиан. А когда это ранит Джиллиан, то это ранит и меня. — Я встал непривычно близко к нему и закурил сигарету, стараясь выдувать на него как можно больше дыма. — Хочешь угадать, кто будет следующим в параде раненых?
— Я просто пытаюсь ей помочь, Фил. В последнее время я постоянно вижу это, в данный момент в стране свирепствует настоящая эпидемия ожирения, особенно среди детей, и…
