Какое-то время я курил не говоря ни слова. Мне вспомнились ее слова насчет удручающего состояния Джейми. Если я более собран, чем он, это уже о чем-то говорит. Дождь лил за дверью непрерывным потоком.
Джанин вскочила на ноги.
— Ну, мне пора идти. Дома у меня кое-какие дела.
Затянувшись еще раз, я выбросил окурок под дождь.
— Например?
Она слегка сникла.
— Это так очевидно?
— Для кого-то вроде меня, да.
— Больше всего меня беспокоит то, что я начинаю к этому привыкать. А еще у меня был бурный роман с моей массажной лейкой для душа.
Вместо того чтобы рассмеяться, я положил ладонь на дверь и, надавив, закрыл ее.
— Постоянное одиночество уже не беспокоит меня так сильно, как раньше. Ты научишься справляться с ним так или иначе. Но я терпеть не могу есть один. — Я указал жестом на еду. — Спасибо за то, что принесла ужин.
Джанин пожала плечами.
— Сидеть на диване, смотреть в повторе «Закон и порядок», есть китайскую стряпню из бумажной коробки со временем надоедает, понимаешь?
— Да, понимаю.
Она схватила свою сумочку, стянула куртку со спинки стула, где ее оставила, но надевать не стала. Подойдя ко мне, протянула руку.
— Удачи, Фил.
Я взял ее руку в свою, но не стал отпускать. Никто из нас не шевелился, лишь моргали те красивые глаза за очками и медленно вздымалась и опускалась ее грудь.
Я отпустил ее руку. Джанин просто стояла и смотрела на меня.
Внезапно мои руки нашли ее поясницу, и я притянул ее к себе. Пока мы целовались, она уронила куртку и сумочку на пол и упала в мои объятия. Ее руки обхватили сперва мои плечи, потом шею, ее мягкие груди были плотно прижаты к моей груди. Мы вместе повалились на кровать.
Оседлав меня, Джанин стянула с себя толстовку. Ее груди, круглые и полные, едва помещающиеся в черном бюстгальтере «пуш-ап», рвались наружу. Она принялась скакать на мне, раскачиваясь взад-вперед. То опуская голову, то запрокидывая ее, размахивая хвостом из волос и обрушиваясь на меня всем весом. Душила меня то животом, то грудями. Я чувствовал у себя на шее ее горячее дыхание, а в своем ухе ее влажный и теплый язык. Обхватив руками ее ягодицы, я сдерживал ее, пока ее промежность терлась об мою.
Джанин выгнула спину и села на меня. Отбрасывая в сторону очки и расстегивая спереди бюстгальтер, она позволила чашечкам упасть, затем провела по ним руками, затем по шее и по щекам. Тихий стон вырвался у нее изо рта, когда я сел прямо и принялся посасывать ей груди. Ее соски были толстыми, твердыми и сладкими.
Она обхватила мою голову руками и крепко прижала к себе. Дыхание у нее было учащенным и прерывистым, а тело содрогалось.
Уголком глаза я видел нас в зеркале на дальней стене, неуклюже освобождающихся от одежды и похожих скорее не на любовников, а на две несовместимые напуганные души, нашедшие временное убежище от грозы. Мы сбежали от дождя, но не укрылись от бурь, бушевавших в нас обоих.
Ночь продолжала опускаться, дождь продолжал лить, и в том же самом одиноком городке, где я когда-то потерял все, я ненадолго вернул это назад.
7
Дневной свет сочился сквозь узкую щель между занавесками. Я не мог вспомнить момент самого пробуждения, но в какой-то момент осознал, что лежу на животе, и слюна, собравшаяся в уголке открытого рта, стекает на подушку. Покашливая, я приподнял голову и вытер губы тыльной стороной руки. На этот раз я с благодарностью встретил это ощущение полной разбитости. С довольным стоном перевернулся на спину и попытался коснуться Джанин. Но рука нащупала лишь мятую простыню.
Я сел, протер сонные глаза и огляделся. Дождь закончился. Коробка из-под пиццы, пластиковые контейнеры из-под салата, документы и брошюра по-прежнему лежали на столе.
Джанин исчезла.
Я представил себе, как она тихонько одевается в сумерках раннего утра. Наверняка она испытывала смущение и уже пожалела о случившемся. А может, она, так же как и я, просто терпеть не могла те неловкие утренние моменты и еще более неловкие прощания. Я все еще ощущал на себе ее запах, а на языке ее вкус, слышал ее страстный шепот и стоны, видел и чувствовал ее рядом со мной, ее обнаженное, теплое, блестящее от пота тело. Какое-то время я лежал и вспоминал ощущения, которые испытывал будучи у нее между ног, во рту, между грудей. Вспоминал, как мы бурно, почти неистово занимались любовью, лаская друг друга руками, губами и языками. Вспоминал, как ее большие карие глаза смотрели на меня с испепеляющим голодом, страстью и далекой, но неумолимой тоской. Вспоминал в этих чудесных влажных глазах себя. Вспоминал, как изливал в нее все свое одиночество и похоть. Как менял их на ее собственные. Как она изгоняла демонов из моей плоти, настойчиво обвиваясь вокруг меня. Вспоминал, как крепко держал ее. Будто без нее я бы умер, что, возможно, и произошло.
Потом мы лежали в приглушенном свете, прижавшись друг к другу, измотанные, мокрые от пота, и слушали, как ливень сменяется тихой, успокаивающей моросью. Я не говорил и не думал ни о чем, кроме как о том особенном моменте, том единственном мгновении, когда все было мирно, спокойно и в гармонии со Вселенной. Я гладил ее лицо и волосы, ощущая на себе ее медленное и ровное дыхание, а ее нежная рука покоилась у меня на груди, возле шеи.
Я был в разводе уже десять лет, и, хотя с тех пор я спал с несколькими женщинами, воспоминания о Триш всякий раз вторгались в мои мысли. Может, потому, что я все еще любил ее — или убеждал себя, что любил. А может, потому, что с другими женщинами я не испытывал ничего того, что испытывал с ней. Но на этот раз все было иначе. Мысли о Триш пришли мне в голову, лишь когда я проснулся на следующее утро, снова наедине со своими призраками и их непрестанными требованиями.
У меня не было секса уже несколько месяцев, и даже после горячего душа усталые мышцы давали о себе знать. Борясь со множеством противоречивых эмоций, я переоделся в чистую одежду, выписался из мотеля и поехал в офис «Вестерн Юнион», откуда перевел пятнадцать тысяч на свой текущий счет, двадцать — Триш в качестве неожиданного аванса на учебу дочери в колледже, а затем, как и обещал, почтой отправил Джиллиан тысячу наличными. Оставшиеся четыре тысячи я решил взять с собой в Мексику. Мне сказали, что расходы мне возместятся, но пока мне потребуются наличные, и, вполне возможно, что в большом количестве.
Через час Нью-Бетани пропал из зеркала заднего вида, вернулся в прошлое, где, как я надеялся, он и останется. Затем я оказался в бостонской кофейне, рядом с Фанейл-холл и неподалеку от Говермент Сентер. У меня оставалось еще три часа до полета в Сан-Диего, и вместо того, чтобы убивать время блуждая по аэропорту Логан, я нашел место, где мог просмотреть документы и заметки, которые предоставила мне Джанин.
Мне было интересно, чем она занята в данный момент.
