— Вы все еще живете здесь?
— Все распродала, — сказала она. Голос у нее был низковатым и не очень ей подходил. А звучал он еще более глухо и хрипло, чем через динамик домофона. — Теперь все это бесполезно.
— Переезжаете?
— Мне некуда идти. Некуда бежать.
Я сделал неуверенный шаг в сторону кухонной стойки. Среди лекарств я заметил те, которые помогают справляться с тревогой и депрессией. На одной этикетке было написано «Зипрекса».
— Это должно подавлять симптомы бредового расстройства, которое у меня диагностировал врач, — сказала она и потянулась за водкой. — В основном его применяют при шизофрении и психозах. У меня нет ни того, ни другого, но мне все равно его прописали. И я принимаю его. Черт, я глотаю все, что мне дают. Хуже, чем есть, мне уже не будет.
— Наверное, вам нельзя пить, раз вы принимаете все это, — сказал я. Хотя мне ли давать кому-то советы относительно алкоголя?
Не обращая на меня внимания, она сделала несколько глотков, затем, устало вздохнув, вернула бутылку на прежнее место.
— Я ждала вас или кого-то вроде вас. — Она изучающе смотрела на меня своими болезненными, остекленевшими глазами. — Вы профи?
Мне потребовалось какое-то время, чтобы понять, что она имеет в виду.
— Я — писатель, а не сыщик. Старый друг Мартина, и занимаюсь этим по просьбе его матери.
— По просьбе матери? Эту старую суку нужно прикончить только за то, что она произвела его на свет. Она сказала, что умирает, когда нанимала меня. Все еще цепляется за жизнь, да?
С напускным безразличием я прислонился к стойке, при этом не сводя глаз с пистолета.
— Я так понимаю, вы отправились на юг от границы, искать Мартина.
— Как давно? — спросила она, продолжая теребить одной рукой крестик.
— Прошу прощения?
— Вы сказали, что вы его старый друг. — Голос у нее теперь дрожал. — Как давно вы дружите?
— Мы дружили, когда были детьми. Я не видел его уже много лет.
— Когда-то я служила в армии.
Я начал опасаться, что она уже в таком состоянии, что ничем мне не поможет.
— Понятно.
— А еще была копом какое-то время. Потом занялась вот этим. Специализировалась на пропавших без вести. В основном это дети, сбежавшие из дома или похищенные, мужья, уклоняющиеся от алиментов и скрывающиеся, или домохозяйки, не вернувшиеся из магазина. Но теперь я уже всё. Должна уходить на пенсию по инвалидности. Недееспособная, как говорят врачи. Весь этот мир недееспособен. Проклят. Именно поэтому Мартин там… здесь… среди нас. — Она посмотрела в окно, будто отвлекшись на что-то. — Я искала людей по всей стране, по всему свету. Некоторые не хотели, чтобы их находили, а другим это было просто жизненно необходимо. Вы не представляете, что мне довелось повидать. Но все это — ничто по сравнению с тем, с чем я столкнулась в Мексике.
— С чем вы столкнулись?
— Спросите его мать или ту дерзкую, высокомерную сучку с большими сиськами и в очках. Я сказала им обеим, что не смогу вернуть его, не смогу заставить его вернуться. Думала, что это просто какой-то чокнутый, косящий под Мэнсона или типа того, уехавший в пустыню с кучкой обдолбанных идиотов. Думала, что он просто брехун.
— Но оказалось, что это не так?
— Да, — тихо ответила она. — Да.
— Что же случилось, Конни?
Она с подозрением стала коситься на стены.
— Вы же знаете, он следит за нами. Прямо сейчас он наблюдает, прислушивается к каждому нашему слову.
Страх схватил меня за горло.
— Что случилось в Мексике?
Чувствуешь его на своем горле, у себя в костях?
— Я так и не увидела его, — ответила она. — Но он был рядом. Я чувствовала его. — Во мне… в моей голове… в моей крови. Сейчас я тоже его чувствую.
Мне снятся мертвецы.
— Когда вы были в Тихуане, вы разговаривали с человеком по имени Джейми Уилер? — спросил я.
Конни позволила одеялу спасть с плеч и провела трясущейся рукой от лица к макушке.
— Мне никогда не нравились священники-извращенцы.
Я опустился на корточки, держась на безопасном расстоянии.
— Вы нанимали человека по имени Руди Боско, чтобы он отвез вас к Мартину, переправил вас через El Corredor de Demonios — Коридор Демонов, помните? Вы собирались поехать, а потом что-то случилось, и вы вернулись домой.
Она сделала еще один глоток водки, затем подняла крестик вверх, чтобы свет из окна попадал на него.
— Вы верующий?
— Раньше был.
— Утратили веру?
— Вроде того.
— Лучше верните ее, пока не поздно. — Глаза у нее снова стали холодными и безжизненными. — Вы даже не знаете, зачем едете туда, верно?
— Почему бы вам не рассказать мне?
— Мой предшественник — Томпсон — тоже не знал. И я не знала. А теперь вы не знаете. — Конни посмотрела на пистолет. — Но он знает. Ему нужны не мы, а вы. Он ждет вас.
— Мартин знает, что я скоро приеду?
— Вы даже не знаете, что он такое! — Она внезапно перешла на крик и ударила кулаками по полу. — Вы меня не слышите? Он следит! Конечно же, он знает. Он знал, что я была там! Знал!
Я не хотел, чтобы она схватилась за пистолет, поэтому медленно встал и сделал шаг назад.
— Все в порядке, расслабьтесь.
Она быстро успокоилась, хотя щеки у нее были мокрыми от слез.
— Они все там умрут. Так он сказал. И продолжает это говорить. Знаю, вы не слышите его, но я слышу. Я… я могу. Он… он нашептывает мне эти ужасные вещи, и я не могу остановить его. Что бы я ни делала, он не останавливается.
Я даже не был знаком с этой женщиной, но видеть кого-то в таком состоянии было невыносимо.
— Конни, вам нужно связаться с вашим врачом. — Мне захотелось открыть окно. Воздух был затхлым и застоявшимся, и мне казалось, что стены давят на меня. Но я задержался в дверях. — Вы не можете вот так оставаться здесь, понимаете? Может, мне кого-то вам вызвать?
— Он посылал их ко мне по ночам. — Голос у нее стал отрешенным. Она уставилась на пол, будто увидела что-то, что я мог лишь представить себе. — Это первозданная тьма. Первозданная ночь. Он это знает. Он знает страхи, записанные в нашем генетическом коде, умеет использовать их против нас. По ночам, он… он посылает их ко мне по ночам.
В голове у меня вспыхнула молния. Воспоминания и кошмары, дождь и кровь полились по рубцовой ткани, туго натянутой на мышцы и кости. Все это мигало как стробоскоп. А из-за пределов времени и материи неслись нечеловеческие вопли. То, что представлялось возможным, и то, что, как мне казалось, могло существовать лишь в дурных снах или в искалеченных, больных душах таких людей, как Конни Джозеф. И вместе со всем этим пришел чудовищный страх, угрожающий уничтожить любые остатки здравомыслия, которые, как я думал, у меня еще сохранились. Тот же самый страх, который я испытывал все эти годы в своей спальне, перед тем как спрятаться под одеяло. Тогда я был уверен, что это Бог наказывает меня, проклинает меня за мои прегрешения.
