Я сразу же осознал, что нахожусь уже не в своей стране, а где-то в совершенно чужом месте. И все же, казалось, будто это не совсем Мексика, а какое-то пограничье между двумя странами. Своего рода чистилище, ненадежно спрятанное в тени между Раем и Адом. Казалось, мне не выиграть ни там и ни там. Страх нарастал во мне, в каком бы направлении я ни шел.
В конце концов я наткнулся на отель Pacífico Dormitar, что, как я позже узнал, в переводе означало «Мирный сон», и снял там номер. В этой темной убогой дыре, расположенной рядом с ветхой прачечной, была грязная стойка регистрации, обслуживаемая беззубым местным, гнилые деревянные ступени, едва прикрытые отслаивающейся краской стены и потолки и маленькие обшарпанные номера. Запах сигарет, сигар, пота, секса, дешевого алкоголя, рвоты — с легкой примесью мочи, для разнообразия, — висел в воздухе не только в коридорах, но и в номерах.
До ночи было еще далеко, но она стремительно приближалась. Я решил рухнуть на кровать с парочкой бутылок холодного пива, которые купил в магазине неподалеку, и попытаться понять, как, черт возьми, я здесь оказался. Двумя днями ранее я был в Ютике, без денег, гадая, как продать следующую книгу. А теперь находился на другом конце континента, в мерзком номере, и пытался психологически подготовиться к путешествию по темным улицам и задворкам Тихуаны, в поисках никого другого, как Джейми Уилера, и какого-то мужика по имени Руди Боско.
Я не чувствовал здесь присутствия Мартина. Конни Джозеф говорила, что чувствовала, но я — нет. Я, наверное, находился к нему ближе, чем когда-либо за все эти годы, но это ничего не меняло. Однако он был здесь. Он был здесь. Где-то за городом, всего в нескольких часах езды, укрывшийся в заброшенной старой церкви, с последователями, возможно готовыми убить или умереть за него в любой момент. Каким-то образом он узнал, что Конни Джозеф находится в Тихуане. И послал людей — своих людей — калечить и мучить ее. И никто не знает, что он сделал с Томпсоном — ее предшественником. Я задался вопросом, не ждет ли меня такая же судьба. Неужели я в скором будущем тоже исчезну с лица земли, став частью печальной статистики, или вернусь домой разбитой оболочкой? Неужели моя дочь вырастет и за всю жизнь так и не поймет, зачем я на самом деле приезжал сюда и что со мной случилось?
Даже при всем, что я знал, сложно было увязать все это воедино. Будучи мальчишкой, я помог Мартину убить человека, но не мог себе представить, как он прячется в пустыне, практикуя черную магию, кровавые сатанинские ритуалы и некромантию. На протяжении многих лет я так усиленно старался забыть о нем, залитом кровью и размахивающем тем мечом под дождем, что почти удалил его из своего сознания. Почти, но не полностью. Как правило, я продолжал видеть его ребенком, подростком, которого я знал — уже тогда обладающим определенной харизмой — но не человеком, способным на убийство. В конце концов, оно произошло случайно. Разве не так? Я видел Мартина на видеокассете, слышал, как он бормочет, чувствовал его безумие в каждом зернистом кадре, промелькивающем у меня перед глазами. Но все еще не мог осмыслить это.
Как и ночь убийства шрамовника, все это казалось каким-то нереальным.
Сегодня ночью в городе случилось кое-что плохое…
Я выпил еще немного пива, вытер пот со лба и вспомнил, как Мартин кружил вокруг упавшего шрамовника. Вспомнил, как он, пусть и напуганный и растерянный не меньше нас с Джейми, наслаждался властью, дарованной ему тем же страхом. Наслаждался, вцепившись в нее всеми силами. Возможно, продолжает держаться за нее спустя все эти годы. Возможно, он никогда и не отпускал ее, а вместо этого оттачивал и полировал, пока не стал тем, кто он есть сейчас.
Если они с Джейми вернулись и откопали рюкзак, как планировали, возможно, у Мартина все еще были те вещи. Меч… и книга…
Символ на обложке заставил меня снова вспомнить изувеченный живот Конни Джозеф, тот жуткий рисунок, выжженный у нее на теле.
… И будет еще хуже…
Ярко-голубые глаза шрамовника какое-то время смотрели на меня, затем исчезли в забвении, звуки проливного дождя и далекого грома поглотили жара, голоса, шум машин и музыка с улицы.
Я задался вопросом, неужели и Джанин была где-то тут, неуверенная и напуганная, как и я. С тех пор как я, проснувшись, обнаружил ее исчезновение, наша совместная ночь уже раз восьмой проигрывалась у меня в голове. Я не отпускал эти образы так долго, как мог, позволяя им нежно укачивать меня, словно давно забытой колыбельной.
Когда наступила ночь, я перестал думать о Джанин, допил остатки пива и надел чистую рубашку. Встал перед грязным зеркальцем, висящим над столом, и принялся водить расческой по остаткам редеющих и потных волос. Распрямил грудь, попробовал разные позы, в надежде, что могу выглядеть брутальней или крепче, чем есть на самом деле. Затем порепетировал пару фраз, которыми, как мне казалось, я мог бы воспользоваться. Немного посгибал руку. Казалось, она полностью зажила с той ночи, когда я поранил ее дома об зеркало. «Кто знает, — подумал я, — может, она мне потребуется». Температура немного упала, но было все равно жарко, поэтому я решил оставить куртку в номере. Я задвинул чемодан под кровать, в надежде, что никто не вломится и не украдет ничего за время моего отсутствия. Закурив сигарету, какое-то время таращился в зеркало. Писательские шестеренки продолжали крутиться в голове без моего согласия, фиксируя все это в памяти, записывая и выстраивая сюжеты, которые могут потребоваться мне позже. Продолжая обильно потеть и борясь с недосыпом, я решил, что мог бы выглядеть и хуже. Но вместо того, чтобы зацикливаться на этом, заставил себя выйти за дверь и спуститься на тротуары ночной Тихуаны.
* * *
Улицы в этом районе были узкими, грязными и шумными. Я остановился возле отеля и какое-то время курил, впитывая в себя все это. Как и большинство городов, Тихуана становилась по ночам совершенно другой.
Полная, похожая на нищенку женщина тащила огромный холщовый мешок с грязным бельем. Я проследил, как она вошла в прачечную, затем сошел с тротуара и решительным шагом двинулся вдоль улицы, будто точно зная, куда иду. Трафик стал еще более плотным, проспект заполнился машинами, и те, которые были припаркованы по обе его стороны, лишь сильнее затрудняли движение. Также я заметил, что на улицах выросло количество людей. В большинстве своем местные, которые распивали спиртное, собирались перед различными заведениями или толпились вокруг грузовиков, из которых неслась музыка. Также вокруг внезапно появилось множество американских студентов, громко орущих и буянящих. Почти все были пьяными или обкуренными. Как и практически в любом крупном городе, здесь непрерывно бурлила жизнь, присутствовал нескончаемый поток людей и вещей. И этот пульс поддерживался энергией человеческих существ и механизмов, пребывающих в постоянном движении. Запахи, шум, висящее в воздухе ощущение опасности, лица людей, мимо которых я проходил, — все слилось воедино, формируя осязаемую ауру, которая одновременно бодрила и утомляла.
Повернув за угол, я пересек рынок под открытым небом, где продавались огромные коллекции ковров. Большинство из них были украшены красочными изображениями библейских сюжетов, а продавец с плохим микрофоном, подключенным к еще более поганой акустической системе, с энтузиазмом нахваливал по-испански свои товары прохожим и горстке туристов, остановившимся послушать его презентацию.
