Не раньше, чем за ней закрылась дверь, Роган отложил ручку и потер лицо обеими руками.
Этого еще не хватало! Эта женщина вызывает у него вожделение. Только вожделение! То, чего у него уже не бывало с юности. Потому что в первую очередь он цивилизованный человек, с хорошим воспитанием и развитым вкусом.
Он любил женщин. Уважал их. И, конечно, если отношения с ними продолжали развиваться, дело доходило до постели, но не раньше, чем он чувствовал, оба они чувствовали истинное расположение друг к другу, душевную тягу, просто любовь, наконец. Не только в постели. Никогда он не руководствовался исключительно половым инстинктом. Он ведь не какое-нибудь животное.
Что же касается этой Мегги Конкеннан, он не уверен даже, что она ему просто нравится. И как бы он себя назвал, если бы вознамерился испытать то, чего ему так хотелось, чего он так жаждал сейчас? А именно – взбежать вверх по лестнице, ворваться к ней в комнату и совершить насилие над ее телом!
О, но зато тогда я почувствовал бы себя не только удовлетворенным, но и отмщенным! – подумал он с мрачным юмором.
А какая же альтернатива? Каков выход? Выход таков, что надо перебороть свою страсть, унять вожделение, пускай помучившись немного. Этого она, пожалуй, и хочет от него. Но уж если придет время его победы, а оно скорее всего придет, он припомнит ей все. Когда сила и власть будут в его руках!..
Ради такого торжества стоит повременить и немного помучиться.
Даже, подумал он, отшвыривая от себя бумаги, если предстоит противная бессонная ночь.
Мегги спала, как дитя. Несмотря на ужасы, почерпнутые со страниц романа, который ей вручил Роган, она не увидела во сне ни одного убийства, ни одной капли крови и проснулась около семи, бодрая и в хорошем настроении.
В том же состоянии она разыскала столовую и была несказанно обрадована, обнаружив там истинный ирландский завтрак, стоящий на буфете и хранящий еще тепло породившей его кухни.
– Доброе утро, мисс. – В комнату вошла вчерашняя служанка. – Могу чем-нибудь помочь вам?
– Спасибо, не нужно. Я все возьму сама. С тарелкой она направилась к буфету.
– Вам чай или кофе, мисс?
– Лучше чай.
Мегги сняла крышку с посудины, где лежали толстые куски аппетитно пахнущего бекона. – Вас зовут Нэнси?
– Нет, мисс. Мое имя Норин. Ага, значит, вы не выдержали тест, уважаемый мистер Суини, эсквайр!
– Пожалуйста, Норин, передайте повару, что я в жизни не ела ничего вкуснее, чем вчерашний ужин.
– С удовольствием передам, мисс. Мегги продвигалась от судка к судку, накладывая содержимое себе на тарелку. Обычно она обращала мало внимания на то, что ест, особенно если дело касалось изделий ее собственной кухни. Но когда еда – в таком количестве и такого качества, не уделить ей должного внимания было просто грешно.
– А что мистер Суини? – мимоходом спросила она. – Не присоединится ко мне?
– Он уже поел, мисс. Мистер Суини завтракает каждый день ровно в полседьмого.
– Человек с твердыми привычками, да? – подмигнула ей Мегги, намазывая толстый слой джема на теплый тост.
– Да, мисс, – почтительно ответила Норин, чуть покраснев. – Должна вам напомнить, мисс, что ровно в восемь он выезжает из дома.
– Спасибо, Норин, я запомнила это на всю жизнь.
– Если что-нибудь еще нужно, мисс, то позвоните.
Норин поторопилась уйти тихо и неслышно, как вошла. Как мышка.
Мегги продолжала наслаждаться завтраком, пригодным разве что для королевы, и лениво перелистывала утреннюю газету, аккуратно лежавшую рядом со столовым прибором.
Да, неплохо так жить – со слугами, которым достаточно щелкнуть пальцами, чтобы они выполнили любое твое желание. Но, с другой стороны, можно спятить, когда в твоем доме все время толкутся посторонние люди и ты не можешь побыть один. Никогда.
Во всяком случае, она бы определенно съехала с катушек, так решила Мегги, и ей стало немного жаль Рогана, несмотря на всю роскошь, на все эти гобелены, канделябры, китайский фарфор и антикварную мебель, которая его окружает. Нет, она ни за какие удобства и лакированные полы не отдала бы свою свободную непритязательную жизнь!
Приняв это серьезное решение, она налила себе вторую чашку чая, просмотрела до конца газету «Айриш тайме» и съела все до последней крошки со своей тарелки. Откуда-то из глубины дома послышался бой часов. Она задумалась над тем, не положить ли себе еще кусочек бекона, назвала себя обжорой и отвергла соблазн.
Некоторое время она посвятила затем изучению предметов искусства на стенах. Несколько акварелей были просто изумительны. Еще раз неторопливо обойдя комнату, она направилась в холл.
Роган уже стоял там, безукоризненно одетый – в сером костюме и темно-синем галстуке. Он посмотрел на нее, потом на часы.
– Вы опаздываете, – сдержанно сказал он.
– Разве?
– Уже восемь минут девятого.
Она тряхнула головой, хотела засмеяться, но увидела, что он вполне серьезен, и тоже постаралась сделать глубокомысленный, даже взволнованный вид.
– Что ж, меня нужно выпороть, – заговорщически сказала она.
Он оглядел ее с ног до головы. Тяжелые туфли, скорее полуботинки, темные чулки, мужского покроя белая рубашка навыпуск, подпоясанная широким кожаным ремнем, в ушах какие-то прозрачные серьги и даже, кажется, следы кое-какой краски на лице. А вот часов у нее нет.
– Конечно, если вы не носите часы, как вы можете что-то делать вовремя.
– Вы правы.
Не спуская с нее глаз, он вытащил блокнот и ручку и начал писать.
– Что вы делаете? Вы же не журналист!
– Записываю, чем еще нужно вас обеспечить, помимо часов. Календарем и телефонным автоответчиком.
– Как вы великодушны, Роган. Но это, право, слишком. К чему мне такая роскошь?
Он уже открыл входную дверь и ждал, пока она пройдет.
– Часы, если, конечно, вы на них изволите взглянуть, – ответил он, – покажут вам время, автоответчик запишет мою ругань, а календарь подскажет, какой сегодня день на дворе и какие обязательства вам предстоит выполнить. Я понятно излагаю эти вещи?
Они уже были в саду перед входом в дом. Она остановилась, несмотря на нетерпение, которое проявлял Роган, и оглядела здание. Оно выходило фасадом на прекрасный тенистый парк святого Стефана, как она узнала позднее, и стояло с гордым, даже слегка надменным видом на фоне задумчивого голубого неба.
Каменные стены были уже тронуты временем, но их линии оставались такими же изящными и легкими, как тело юной девушки. Все окна, а их было много, сверкали в лучах солнца, словно бриллианты. Небольшой сад возле дома был опрятным, как церковь внутри, и таким же суровым, несмотря на яркую зелень лужаек.
