– Неплохое у вас тут место, – одобрила Мегги. – Я как-то не заметила всего этого, когда входила в дом.
– Я не стал его показывать вам, – проворчал Роган, – потому что в тот момент глаза у вас были плотно закрыты. Но туристический обзор мы оставим на другое время. Не люблю опаздывать.
Он взял ее за руку и почти силой потащил туда, где стоял автомобиль.
– Поскольку вы в таком добром настроении уже с утра, – ехидно проговорила она, едва поспевая за ним, – то хочу вам сказать откровенно, что бы вы ни делали, я уже не изменюсь. Я безответственный человек, Роган. Возможно, это у меня наследственное. Да не тяните так! Разве вас кто-то накажет, если вы немного задержитесь? Почему вы такой грубый?
– Я не грубый! – рявкнул он. А каким же еще прикажете быть, если спал он сегодня от силы часа три, а работы набралось невпроворот. Но разве ей понять! – У меня много дел, – добавил он более мирным тоном. – Садитесь в машину!
Некоторое время они ехали молча. Она наслаждалась великолепным утром, спокойной ездой в роскошном автомобиле.
– У меня немало дел, – снова произнес он, как бы извиняясь.
– О, конечно. Достроить империю, получить Нобелевскую премию, выиграть…
Она не сумела договорить: он резко вильнул к тротуару, от чего сзади раздался возмущенный сигнал, и затем, остановившись, схватил Мегги за воротник рубашки, почти сорвал ее с сиденья, притянул к себе и впился губами в ее губы.
Чего-чего, а уж этого она совершенно не ожидала. Что вовсе не означало, что была недовольна. Его ярость, как и в предшествующем случае, придавала поцелуям особую остроту. Но, хотя голова у нее немного кружилась, в ней не ослабевало ощущение собственной силы. И еще она понимала, что здесь не было никакой попытки соблазнить, просто крайняя степень раздражения, вылившаяся в потребность заставить ее замолчать, хотя бы таким, не вполне обычным способом. Впрочем, отчего же тогда оба они напоминают сейчас два оголенных провода, готовых вот-вот соединиться и вызвать взрыв?
Хватит, говорил он себе, довольно. Я показал уже, кто здесь хозяин положения, мне стало лете.
Или нет? Так оторвись же от нее!
Но он не мог. И легче не становилось. Вместо облегчения – еще большая напряженность во всем теле, и кажется, будто погрузился в какую-то мягкую безмолвную тьму, откуда нет выхода. И не надо. Не нужно света, голосов – пусть будет так как можно дольше. Всегда.
Он резко отпрянул от нее и ухватился обеими руками за рулевую баранку, как бы в поисках поддержки, опоры. Осторожно вывел машину на проезжую часть, чувствуя себя не вполне уверенно, словно впервые сел за руль.
– Как я понимаю, это было ответом на что-то, – услышал он ее голос, неестественно спокойный.
– Да. Или попыткой удушить.
– Предпочитаю, чтобы меня целовали, а не душили. А еще бы мне хотелось, чтобы вы свои желания выражали без такой злобы.
Он почти уже совсем успокоился, внимательно смотрел на дорогу, даже прикидывал в уме, сколько лишнего времени пришлось потратить на свою гостью.
Однако не ответить ей не мог.
– Я уже раньше говорил вам: всему свое время.
И для желаний тоже.
– Кто же его определяет, интересно?
– Для меня необходимо узнать человека, с которым я сплю. Не говоря уже о взаимном уважении и некоторых чувствах.
Ее глаза сузились.
– Я тоже понимаю, Суини, что между поцелуями и постелью дистанция не такая уж малая. И хочу, чтоб вы знали: я не из тех, кто опрокидывается на матрас по одному мановению руки.
– Я никогда не говорил…
– А что вы сказали сейчас? – Его слова казались ей тем более оскорбительными, что сама она хорошо знала, как быстро бы согласилась «опрокинуться» с ним. И потому продолжала:
– Насколько я вижу, вы считаете меня достаточно распущенной. Это ваше дело, и я не собираюсь рассказывать вам о моей интимной жизни. Что же касается взаимного расположения и уважения, то вам еще предстоит завоевать их у меня. Вот так-то, мой друг.
– Прекрасно. Значит, мы пришли к согласию.
– К черту согласие! А вашу служанку зовут Норин.
Он так изумился, что отвел взгляд от дороги и уставился на нее.
– Что?
– Вашу служанку, болван вы этакий, вы – долгоносый аристократ, зовут не Нэнси и не Морин, а Норин. Можете вы это уяснить?
Она сложила руки на груди и с надменным видом повернулась к боковому окошку.
Роган медленно покачал головой.
– Я безмерно благодарен вам за разъяснение. Один Бог знает, в какое ужасное положение я бы попал, когда пришлось бы представлять ее моим гостям или соседям.
– Высокородный сноб!
– Ядовитая змея!
Остальную часть пути они проделали в гробовом молчании.
Глава 7
Дублинская Всемирная галерея не могла никого оставить равнодушным. Ради одного только ее архитектурного облика стоило посетить это место. Фотографии здания появлялись в десятках журналов и книг по искусству во всем мире, как блестящий пример георгианского стиля, вообще присущего Дублину.
Мегги тоже не раз видела ее изображение на глянцевых страницах, но воочию – совсем другое дело. От истинного великолепия трех пространственных измерений захватывало дух.
Много часов своего свободного времени в Венеции провела она в ее завораживающих музеях. Но по великолепию и пышности внешнего вида им было далеко до галереи Рогана.
Однако она так ничего и не сказала ему об этом, когда тот, открыв величественные двери, жестом пригласил ее войти.
Ей пришлось подавить в себе желание опуститься на колени чуть ли не у входа, таким похожим на храм, тихим, в бликах переменчивого света, со специфическим запахом, показался ей главный зал. Экспозиция искусства аборигенов Америки была превосходной: гончарные изделия, огромные плетеные корзины, ритуальные маски, принадлежности для колдовства, разнообразные бусы. На стенах висели картины – и примитивные, и с глубоким смыслом. Особенно восхитило Мегги платье из оленьей кожи с орнаментом в виде бусин и ярких камешков. Оно выглядело на стене как самый изысканный гобелен. Так и хотелось потрогать его.
– Изумительно! – воскликнула она. Это было первое нейтральное слово, произнесенное после яростного поцелуя в автомобиле.
– Рад, что вам хоть что-то понравилось. Опять этот язвительный тон. Смогут они когда-нибудь разговаривать как нормальные люди?
– До сих пор я видела изделия американских индейцев только на страницах книг, – восхищенно сказала она и наклонилась над большим сосудом для воды.
– Потому-то я и захотел привезти эти экспонаты и выставить тут. Мы в Ирландии забываем, что, кроме европейского искусства, существует и другое.
