– А чайник? – только и успела проговорить она в некотором недоумении.
– К чертям чайник!
Он схватил ее в объятия и начал целовать так, как будто от этого зависела, самое малое, жизнь.
– Никогда раньше не думал, что у нас в семье столько народу, – сказал он, с трудом переводя дыхание.
– Двадцать три, – сообщила Шаннон, снова целуя его. – С тобой двадцать четыре. Я специально считала.
– И один из этих двадцати трех может в любую минуту увидеть нас тут, – проговорил он с усмешкой. – Отойдем подальше. Скроемся от них.
Он потащил ее мимо огороженного выгула для лошадей, через пастбище, вверх по склону. Она смеялась, задыхалась, но шла, почти бежала за ним.
– Сумасшедший, – смеялась Шаннон. – Да остановись же! Они не станут нас разыскивать с собаками.
– Потому что нет собак, а то бы могли. – Он замедлил шаг. – Я так хотел видеть тебя одну. Ты не против?
– Нет. Я тоже хотела. Поговорить с тобой… Твоя мать сказала…
– Обещаю, поговорим о чем хочешь. Только сначала позволь сделать то, что не давало мне покоя весь сегодняшний день и весь вечер, даже когда я играл и бесился с невинными детьми.
Она не могла не улыбнуться его словам, горячая волна желания захлестнула и ее. Но она упрямо повторила:
– Сначала поговорим. Это очень важно. Мы оба должны понять, что с нами и где мы находимся, прежде чем идти дальше.
– Что касается меня, дорогая, я хорошо знаю, где нахожусь и куда хочу идти. Мне не нужен компас.
– Я не говорю с точки зрения географии, – сказала она, не без труда подбирая слова, и неожиданно для себя самой добавила: – С Мегги ведь у тебя не было ничего такого в этом роде, однако…
Такой реакции она не ожидала: он громко рассмеялся. Потом сдержал себя и как бы в раздумье проговорил:
– Что ж, если уж ты начала об этом…
Они были опять возле каменного круга. Мерфи завел Шаннон за серые глыбы и, напрочь позабыв о словах, попытался снять с нее куртку. Но она отбросила его руки.
– «Если уж я начала об этом»… – повторила она его слова.
– О чем? А, да… – Он продолжал, несмотря на ее противодействие, расстегивать на ней одежду. – Это было так давно. Мне было лет пятнадцать. Мы целовались с ней. Кажется, два, нет, целых три раза. Погоди, дай вспомнить. И с Бри тоже. Но всего один раз. С сомкнутыми губами. А потом рассмеялись, и тут был конец романа. А почему ты вдруг спросила? – Он заглянул в ее зеленоватые глаза. – Понимаю. Можешь не беспокоиться, у меня не было с твоими единокровными сестрами ничего недозволенного. Ничего.
Внезапно у него пересохло во рту. Под расстегнутой блузкой, под тонким черным бельем он увидел белые холмики ее грудей.
– Хочу видеть остальное, – пробормотал он, делая все, чтобы осуществить свое намерение.
Она честно хотела поговорить с ним, особенно после беседы с его матерью. Весь вечер, сидя у него в доме, думала об этом, искала самые подходящие, разумные слова. Но здравый смысл был бессилен против зова плоти. Страсть победила, отодвинула разум куда-то назад, на задворки.
– Я хотел тебя сегодня во время мессы, – продолжал говорить он. – бог меня накажет за это, наверное. Но я думал только о том, как буду с тобой.
– Он накажет нас обоих, – с глухим смехом сказала она.
– Хорошо. Только пускай потом, после. – Он уже обнажил ее до пояса. – Ты богиня, хранящая это поле. Волшебница, которая пришла из прошлого. Ты была здесь всегда.
От его бормотания ей было страшновато до дрожи, но приятно.
– Я обыкновенная женщина, Мерфи, которая стоит тут под луной и безумно хочет тебя. – Она прижалась к нему всем телом. – Покажи мне, как… Как ты будешь со мной. – Ее пальцы впились ему в спину. – Делай что хочешь. И еще больше.
Он чувствовал, что готов поглотить ее целиком – всю как есть, живую, и потом выть на луну, словно безумный волк.
Его руки, губы блуждали по всему ее телу; звуки, вырывавшиеся из ее горла, становились все более громкими и неистовыми, похожими на стоны, а он, словно перейдя какую-то невидимую границу, погрузился в пучину ничего не видящей и не слышащей страсти и не ощущал ничего, кроме нее.
Постепенно и ее руки, губы делались более настойчивыми, она не только отдавалась, но и брала.
Они опустились на оставшиеся здесь с прошлой ночи одеяла.
Тучи то набегали на лунный диск, то открывали его, и лицо Шаннон попеременно светлело или обволакивалось смутной дымкой, которая делала его еще более странным и загадочным.
Они принялись медленно раскачиваться – словно в вальсе. Потом все быстрей, быстрей. Кровь закипела в их жилах, голова шла кругом; казалось, вот-вот должен произойти взрыв, который разорвет их на части. И он грянул.
Мерфи увидел, как Шаннон воздела руки к небесам – словно язычница, призывающая их на помощь, а также в свидетели своего торжества, своей победы. И он почувствовал необходимость ответить и заговорил, забормотал что-то на языке предков – на гаэльском. (Язык ирландских и шотландских кельтов.)
Она спала – долго ли, не знала, – а когда проснулась, почувствовала, что волнение улеглось, сердце билось тихо и ровно. Ей было тепло и уютно, его руки грели ей грудь, и прикосновения эти были сейчас робкими и нежными, говорящими уже не о страсти, но о поклонении.
– Дорогая, – шепнул он, – сегодня нам нельзя тут спать.
– Спать? – переспросила она. – Зачем же спать, если можно…
Ее рука, скользнувшая по его животу вниз, ощутила, как у него в теле растет напряжение.
– Я хочу сказать, что скоро пойдет дождь, – пробормотал он, зарываясь лицом в ее волосы. Она открыла глаза.
– Правда? Ты не обманываешь? Который час?
– Я потерял счет времени, дорогая. Она взглянула на свою руку.
– А где мои часы?
– Ты пришла без них.
– В самом деле?
Странно. Она никогда не выходит без часов. Неужели она тоже начала терять счет времени?
– Нам не нужны часы, чтобы понять: пора под крышу. – С сожалением Мерфи свернул одеяло. Со вздохом Шаннон стала одеваться.
– У тебя прекрасное белье, – сказал он. – Я не могу спокойно смотреть.
– На белье?
– На то, что под ним.
– В Дублине постараюсь купить такое же.
– Ты едешь в Дублин?
– Да, во вторник. – Она закончила одеваться, протянула руку, он помог ей встать. – Сама не понимаю, как это вышло. Я еду с Роганом.
– Значит, ты подписала контракт? – Мерфи поднял и сложил второе одеяло.
