— Значит, у Акселя здесь какие-то знакомые?
— Да нет. Ему просто здесь интереснее. Не спрашивай, почему. Он говорит, здесь как-то иначе льёт дождь.
Нас никто не встречал. Хотя наш табор выглядел в окружении каменных домишек как петарда, разорвавшаяся в стакане с водой, ни единого лица в окне или под козырьками, или на верандах я не увидел.
— Здесь, неподалёку, горнолыжная база, — сказал Костя и надул щёки. — Кстати, где-то в автобусе были лыжи.
Анна грустно хмыкнула. Она всё ещё оглядывалась, надеясь отыскать в окружающей серости хоть одно яркое пятно.
— Быть может, здесь есть таверна? — спросила она.
Мы довольно быстро отыскали туристический приют. Здание вползало на склон горы, словно большая улитка, волочащая на себе крышу из красной черепицы. Путь к нему окаймлял сырой папоротник и низкорослые кусты лиственницы.
Анна с тоской посмотрела на закрытую на висячий замок дверь. Костя заметил:
— Боюсь, если бы они знали, что посреди «мёртвого» сезона припрёмся мы, оставили бы открытым собачий лаз…
На площадке перед туристическим приютом раскинулись наши шатры, верёвки от которых были похожи на растянутую среди деревьев паутину. Пришлось изрядно повозиться. Шесты, которые мы пытались вкопать среди травы на газоне, с ворчащим и хлюпающим звуком кренились на бок, парусина над головой создавала переполох, словно летучие мыши на чердаке, которых разбудил луч фонарика. Через полчаса на две трети напрасного труда мышцы одеревенели. На ум мне пришла книга, которую брал несколько раз в библиотеке — настолько мне она нравилась. Там был мальчишка, вроде меня, который в сердце бушующей стихии помогал отцу укреплять плотину. Если бы они не укрепили плотину, затопило бы деревушку живших по соседству негров. При чём тут негры, я не помню (кажется, они имели к сюжету весьма посредственное отношение), но, видимо, отец мальчика и его друзья были хорошими людьми. Иначе не взялись бы за лопаты. О, какой там был ливень! Потоками воды их сбивало с ног, и я, скользя в калошах на вязкой земле, представлял у себя в руках вместо шеста то черенок лопаты, то сваю, что подпирает насыпь. Поэтому я, наверное, единственный, кроме Капитана, сохранил к середине дня более или менее благодушный настрой. Что и говори, а разгружать пожитки бродячего цирка было почти так же ответственно, как противостоять выходящей из берегов реке.
Аксель, пробегая мимо, увидел, как я под навесом сижу верхом на бочке с реквизитом, насвистываю себе под нос какую-то песенку, и нахмурился.
— Бездельничаешь. Ты давно практиковался?
Вид бездельничающего юнги трогал в капитанском сердце какие-то нотки.
— Вчера вечером, — сказал я.
— Во сне что ли?
— Нет же. Ой, то есть позавчера.
Последние два дня вросли у меня один в другой, как пара размазанных автомобильными колёсами по асфальту жуков-солдатиков.
Аксель кивнул, сказал совершенно серьёзно:
— Когда есть возможность, тренируйся во сне. Бери с собой в постель мячик. Или булаву. Если хочешь, ножик — обязательно в ножнах.
Я открыл рот, но не смог придумать, что сказать. Аксель с лукавой серьёзностью глянул в мои опешившие глаза и продолжил:
— Ещё удобно тренировать таким образом свою координацию и лечить боязнь высоты. Только канат и ходули в постель не тащи. Ходули — потому, что будут мешаться всем остальным, а канат ты всё равно в одиночку не повесишь. Можно, конечно, представить нас в качестве помощников, но подумай о том, что у нас у всех есть свои дела во сне, и что утром кто-то рискует получить по ушам. Лучше засыпай, представляя, как уже стоишь на этом канате. Как он дрожит от ветра, а ты — вууух! — выставляешь в стороны руками, изображая не то самолет, не то парящего орла. — Концентрируй внимание на ступнях — они должны быть словно крылья, чувствующие под собой поток ветра. Только не сломай себе чего-нибудь. Хотя, от ощущения падения люди чаще всего просыпаются, но мало ли. И, заклинаю тебя, постарайся не орать. Я знал одного человека, очень уважаемого человека (Аксель тайком оглянулся на Джагита, который выгуливал своих змей, катая их на плечах; пресмыкающиеся выгибали спины навстречу дождевым каплям и довольно шипели), который натурально надул в постель, когда пытался освоить левитацию. И при том ещё умудрился проломить крышу сарая, в котором дрых. — Капитан строго посмотрел на меня. — В общем, такой способ тренировок хорош, но он не отменяет необходимости тренироваться вживую.
— Я как раз собирался, — заверил его я.
— Ну, так вперёд. Мячики можешь взять у Мары. Потом пробуй булавы.
Я потащился под дождь искать Марину, лелея остатки хорошего настроения и надеясь, что они, намокнув, пустят какие-нибудь побеги. Это моя третья тренировка. Она даже ещё не началась. А сколько таких тренировок нужно, прежде чем я научусь хоть чему-нибудь?
Анна, которая, словно настоящая кошка, прежде всего обустроила себе под натянутым тентом тёплое местечко из плетёного кресла, пледа, книжки, газовой горелки и кружки с чаем, спросила, когда я проходил мимо:
— Что ты повесил нос?
— Аксель говорит — тренироваться.
На её лбу сидели солнцезащитные очки. Выглядела она как изнеженная барышня на берегу моря, и я подумал, что таким странным образом через свой внешний вид она пытается привлечь в этот скользкий мир немного тепла и солнца. Кое-какой результат уже достигнут — кошка Луша перебралась из повозки к девушке на колени и уснула, положив мордочку на лапы.
— А. Не расстраивайся, в твоём возрасте всё это приходит очень быстро. Учишься махать руками, а потом руки начинают двигать твоим телом, дёргать его за ниточки, как тряпичную куклу. Они будут хватать воробьёв в полёте — во всяком случае, будут пытаться схватить, — будут драться друг с другом за мячики и булавы.
— А как я…
— А ты будешь стоять в сторонке, — она улыбнулась. — И только потом руки и тело договорятся между собой. Снова составят дружную компанию, ещё, пожалуй, дружнее, чем раньше. Два младших братика-забияки и сестричка.
— У тебя тоже так было? — спросил я. — Ну… в молодости? То есть в юности?
— Получишь по ушам, — грозно сказала Анна. И тряхнула косами, словно стряхивая с них неуклюжесть моего вопроса. — Меня всему научил папа. Он был артистом.
— В цирке? — спрашиваю я, радуясь даже такой крошечной отсрочке.
— В Испании! — Анна смеётся. — Во всей Испании не сыщешь больше такого артиста, как мой папа! На самом деле, это небольшой городок на юге, принадлежащий рыбакам и бездельникам. Не выходя из дома, я представляла себя героиней старинных сказок… мы жили в настоящей берлоге, без дураков, в подвале цирка, который стал цирком только в середине века. До этого стоял заброшенный, ещё до этого был какой-то едальней, а ещё раньше — церковью. Там была единственная лампочка, валялись ржавые ножи и камни, обручи, тарелочные черепки. Вещи, из которых настоящий фокусник может устроить красочное и феерическое представление. Мой отец был настоящим фокусником.
