— Каждое лето сюда приезжают сотни туристов, — дорогой рассказывал Аксель. В его руке иногда щёлкал фонарик, выхватывая из темноты опасные места, и в этих вспышках света я видел, как в его волосах серебрится паутина. — Как ты думаешь, что происходит с героями книги, когда её никто не читает?
Я никак не ожидал такого вопроса, поэтому промолчал. Впрочем, Капитан справился и сам:
— Их просто не существует. До тех пор, пока кто-нибудь снова не откроет эту книгу.
— Я так и думал, — сказал я. На самом деле, на это поле мои мысли не забредали никогда, но всё казалось довольно логичным — насколько вообще может быть логичным разговор о частной жизни героев книг.
Но тут Аксель сказал неожиданное:
— То же самое происходит с теми, кто забывает себя в служении другим людям. Когда ими никто не интересуется, их считай что и не существует. Актёры театра, актёры-ветераны, достаточно долго отслужившие на сцене, после выступления исчезают. Становятся частью декораций, которые разбирают и уносят в реквизитную. Они уже не могут существовать без чужого внимания.
— Мы тоже артисты.
— Верно, — Акс рассмеялся, заботливо посветил мне под ноги фонариком. — Но это высшая степень искусства. Мы её никогда не достигнем. Наша труппа колесит по миру не в поисках внимания зрителей, а для себя.
Он ткнул пальцем наверх холма, где уже, кажется, совсем рядом покачивали кронами, словно великаны царственными головами, ели.
— Вон там, на вершине скалы, есть замок. Точнее, то, что от него осталось. Туристы приезжают сюда, чтобы в кои-то веки пройтись по руинам, не огороженным ленточками. Вон там была псарня, держали собак, а вон там — пиршественная зала. Никто никогда не задумывается, зачем нужен замок посреди леса — не по этой же тропинке, по которой мы сейчас идём, ехал кортеж барона! — и с какой стати вообще, спрашивается, он такой маленький? На самом деле, здесь никогда не было замка.
Я ждал продолжения, оглядываясь через каждые десять шагов, чтобы удостовериться, что россыпь огоньков внизу никуда не исчезла. Загривок холма опустился к нашим ногам и явил в кольце кустарников и буйно разросшегося репейника вход в грот.
— Ещё одна достопримечательность.
Возле чёрного провала горел фонарь, похожий среди мокрых листьев папоротника на гигантского светляка.
— Туристы полагают, что это древнее святилище румынского божества. Можешь посмотреть вон там.
Он показал на латунную табличку, установленную прямо у входа. Я подошёл поближе и прочитал:
«Древнее святилище румынского божества».
И ниже:
«Проходите, пожалуйста, и соблюдайте тишину».
Мы прошли. Грот оказался довольно обширным и заставлял чувствовать себя комаром, проглоченным лягушкой. Здесь было так же сыро, как в лягушачьем зеве, только, пожалуй, немного уютнее за счёт лепившихся к стенам крошечных светильников. Под ногами зашуршал ворсом коврик.
— Да не вытирай ты так ноги, это просто музейный экспонат.
Несмотря на тон Акселя, на его громкие, пренебрежительные шаги и бедную, практически топорную обстановку (в нашем уличном театре, несмотря на то, что декорации по большей части съела моль, всё было исполнено с куда большей любовью), я чувствовал трепет и чьё-то таинственное присутствие. Стол, очевидно, нужный здесь для продажи сувениров религиозного толка, подполз к самому входу, так что его не сразу можно было отличить от большой многоножки. Напротив, прямо на полу, расстелено что-то вроде почерневшего от старости матраса, рядом — пара мисок и фарфоровая чашка с отколотой ручкой. Отодвинутая к самой стене электрическая конфорка на кривых ножках, такая старинная и покрытая таким слоем копоти, что казалось, её моли изготовить разве что в прошлом веке. Мраморные накладки на стенах кое-где чернели грубым растительным орнаментом. Редкий «шлёп!» падающих капель, да звуки наших с Акселем шагов были единственными звуками здесь.
Посередине — черепаха с сонной мордой и пятнами-веснушками, вырезанная из куска камня какой-то другой породы, нежели проглядывающие из-под накладок родные стены пещеры. Должно быть, в прошлом притащить сюда этот камень стоило немалых трудов. Если, конечно, его не вырыли из-под земли прямо здесь.
Любые звуки отдавались протяжным звоном, как будто кто-то бросал в глубокий пустой колодец монетки.
Аксель взгромоздился черепахе на голову, похлопал её по спине, как старого приятеля. Обратил моё внимание на выемку размером в две ладони ровно посерёдке панциря.
— Это торговец счастьем. Видишь, на спине она везёт счастье. А вот сюда, в рот, нужно опускать деньги. — На языке имелось достаточно места и под монеты, и под свёрнутые трубочкой купюры. — После того как оплатишь, счастье появится у тебя в левом рукаве. Будет некоторое время оттягивать его, пока не впитается в твою карму. Я как-то раз покупал. Довольно забавное чувство.
— То есть сюда нужно обязательно приходить в одежде с длинными рукавами?
— Ну, в общем да. Вон там, на стене, есть инструкция, иди почитай сам. И прайс… Стандартная порция стоит четыре сотни злотых. Можно взять двойную. Ну, или с наполнителем в виде богатства, либо знаменитости. Любовь там между коржами счастья по умолчанию — какое же счастье без любви?
— Зачем это всё? — я потрогал ногой матрас (всё-таки подъём немного утомил, и хотелось куда-нибудь присесть), но из-под него вдруг выскочила крыса, заставив меня шарахнуться в сторону. — Для туристов? Но ведь это же всё не взаправду. Кстати, нам нужно было приехать сюда в другое время. Когда везде люди. Если бы мы их развлекали, то заработали бы куда больше.
— Туристы и без нас найдут, чем заняться. А местным жителям нельзя всё время жить для кого-то. Они и так почти что исчезли. В месяцы, когда гостевые домики пустуют, все они перевоплощаются в тени и туман. Нужно чтобы хоть раз в год кто-то сделал что-то приятное для них. Например, выступил с представлением. Не чтобы дети, имитируя это дурацкое счастье, висли у тебя на рукаве, а чтобы позволить им самим немного насладиться жизнью. Ну и конечно они могут поделиться толикой своих сбережений с прошлого года. Всё равно после закупки на зиму продуктов денег остаётся ещё порядочно.
Капитан мне подмигнул, потом почесал черепахе шею. После этого огляделся и сказал в пустоту:
— Иди сюда, Яков. Я хочу с тобой поручкаться.
И как ни в чём не бывало продолжил:
— Если сюда никто не приедет летом посорить деньгами, эта деревушка вымрет. Здесь нет пастбищ, чтобы пасти скот, нет полей, чтобы выращивать зерно. Нет заводов, в горах никаких полезных ископаемых. Есть горнолыжный склон, но там своя гостиница, и те, кто приезжают кататься на лыжах, сюда почти не забредают. Здесь же невероятно красиво осенью. Можно бесконечно ходить по этим горам. Здесь даже проложены специальные тропинки, похожие на звериные тропы. Вроде идёшь сам по себе, а она так, бежит рядом своей дорогой. Вроде как вы и не знакомы.
