Держа в голове все три правила, он расскажет свою историю. Вытянув губы, он долго смотрел на противника. Когда молчать уже было невозможно, его надзиратель, наклонившись вперед, разрушил возникшую между ними преграду.
— Можешь с Рейна начать, — сказал он, не сводя с Ланкау глаз, как будто между ними установилось своего рода доверие. — Я думал, тебе конец. Давным-давно утонул и исчез с лица земли. — Фон дер Лейен призывно кивнул. — Расскажи, что было потом.
Ланкау слегка выпрямился. Впервые внимательно посмотрел на своего надзирателя. Исчезла юношеская жилистость. Тело одрябло. Не будь веревок, он бы его быстро уложил. Ланкау еще раз проверил прочность веревок, аккуратно вдавив костяшки в подлокотники.
— Что было потом? И что там случилось?
Подвинувшись поближе, фон дер Лейен снова кивнул.
— Во-первых, у меня справа появилась дыра в груди сбоку, а еще я глаз потерял.
Сидящий напротив мужчина не отреагировал. Ланкау снова вдавил костяшки пальцев в подлокотники.
— Ты, козел, просто-напросто меня в очень поганом положении оставил, и мне пришлось очень несладко. В госпиталь я в таком виде вернуться не мог, да еще и без Дитера Шмидта.
Ланкау зажмурил больной глаз. У его надзирателя на шее кожа тонкая, вся в артериях — у самой поверхности.
— Но благодаря ненависти к тебе, урод, я не умер — ясно? Зима-то была адски холодная, а? Я столько снега никогда не видел. Но Шварцвальд был милосерден. Прошло всего два дня — я знал, что выживу. В тех краях возле каждой фермы и барака для рабочих есть какой-нибудь сарай, — ухмыльнулся Ланкау. — Так что у меня все было в порядке, хоть за нами патрули с собаками выслали. Видишь ли, тяжелее пришлось тем, кто остался. Да, особенно Герхарту Пойкерту.
Ланкау с удовлетворением отметил, как фон дер Лейен чуть отодвинулся назад. Его предательски выдала бдительность, которую он так старался скрыть. Идет игра.
Вот-вот откроются слабые стороны противника.
В следующий час Ланкау оживил прошлое. Сдернул с него завесу.
Ланкау следил за реакцией и каждым движением Арно фон дер Лейена. Рассказывая, он не упустил ничего, кроме личности Почтальона. Если было нужно, он перескакивал через события и заменял их другими.
Но он почти неотступно придерживался правды.
Проснувшись тем ноябрьским утром, Воннегут, к своему ужасу, обнаружил, что на этаже не хватает трех человек. Схватившись за голову, он носился из палаты в палату, но ничего не трогал. Открытые окна в двух палатах говорили сами за себя. Все оставшиеся неподвижно лежали в постелях и, как всегда, улыбались, ожидая, что принесут тазы для умывания, а там и завтрак скоро. Человек-календарь даже встал и поклонился ему.
Меньше чем через десять минут пришли охранники. Раздраженные, грубые, в бешенстве. Даже врачей сурово допрашивали, как будто они преступники или несут за случившееся ответственность. Четверых оставшихся в палате Ланкау на пару суток развели по разным помещениям, а потом одного за другим отправляли в процедурный кабинет. Здесь их допрашивали, избивали палками и пытали имевшимися в помещении инструментами. Чем больше проходило времени, тем жестче становилась пытка — пока мучители не убедились, что допрашиваемые невиновны. Больше всего времени они потратили на Герхарта Пойкерта. Несмотря на то что он занимал высокое положение в СД, солидарности к нему не проявили. Не пропустили никого — ни Петера Штиха, ни Крёнера, ни Человека-календаря. Взяли даже генерала, лежавшего в другом конце коридора. Его отпустили через несколько часов. Он не проронил ни слова.
Герхарту Пойкерту стало плохо. Думали, он умрет.
Кризис продлился несколько дней, но он выжил. Если не брать в расчет физические последствия пытки, вернулся в обычное состояние. Ни Герхарт Пойкерт, ни рыдающий Человек-календарь, ни все остальные не смогли объяснить, что произошло с тремя пропавшими пациентами.
Меньше чем через неделю за офицером службы безопасности, который вел допросы, приехали двое одетых в гражданскую одежду серьезных мужчин. Его вытащили из-за обеденного стола и на несколько часов заперлись вместе с ним. Затем его вывели во двор перед терапевтическим отделением и повесили, несмотря на громкие и слезные протесты. Неслыханный позор. Он даже столба для казни не заслужил. Роковая ошибка — а также единственная за восемь лет суровой службы — состояла в том, что Арно фон дер Лейен исчез на глазах у всех, а он не доложил немедленно о происшествии в Берлин.
После этого Крёнер и Петер Штих быстро поправились. Уже в первые дни нового года их признали годными к службе и выписали. Некоторое время Герхарт Пойкерт вообще ни на что не реагировал.
Его они спокойно бросили.
На фронтах шли ожесточенные бои. Для Крёнера — реальный риск. Все офицеры, связанные со службой безопасности, СД, попали под перекрестный огонь. Многие получили пулю от своих же. Несмотря на то что Крёнер служил на фронте, где постоянно велось отступление, и выполнял ту же самую грязную работу, что и раньше, тем самым нажив себе немало врагов, ему посчастливилось поставить себя так, чтобы у его людей не было возможности напасть со спины. В тот самый момент, когда сообщили о смерти фюрера в так называемой неустанной борьбе с большевизмом, Крёнер без предупреждения исчез из расположения, не взяв вещи — и не получив ни единой царапины.
Рассказывая о дальнейшей судьбе Петера Штиха, Ланкау долго смотрел в одну точку.
— Про Петера Штиха мы так ничего и не узнали, — сказал он потом.
Арно фон дер Лейен не пошевелился, молча смотрел внимательными глазами.
— В те дни многих убили.
Арно фон дер Лейену не обязательно было знать, что после выписки из резервного госпиталя СС неподалеку от Ортошвандена Штиха отправили в Берлин в прежнем качестве — начальника концлагеря.
На то было две причины.
Во-первых, личный состав и пленные все активнее перемещались между концентрационными лагерями, в то же время все более очевидной становилась необходимость ликвидации этих лагерей. Кому-то нужно было руководить этим процессом, для чего требовались опыт и хватка. А во-вторых, танковые дивизии, где в последнее время служил Штих, везде несли большие потери. У многих сократилась численность, некоторые были уничтожены. Там он был больше не нужен. А вот в лагерях смерти он пригодился. Там он выложится на все сто процентов.
Таким образом, Штих до самого конца лучше всех сыграл роль симулянта. Оказался в безопасном месте, полномочия у него были.
— Главного у нас звали Почтальон, но вряд ли для тебя это новость, — сказал Ланкау и с недоверием увидел, как сидящий напротив него человек кивнул.
— Что я знаю, а чего не знаю, тебя волновать не должно. Пропустишь что-то — сам за это и ответишь. Ты мне все расскажешь. Ясно?
Улыбнувшись, Ланкау провел языком по уголку рта.
— Его настоящее имя тебе ничего не даст, ведь его больше нет в живых, но нам он в свое время много хорошего сделал.
